Камни. Повторения. Решетка (отрывки) - [2]

и существовать.

Но чем была бы наша бедная жизнь без этой золотой (как мы все

говорим) пытки?

5/V 1968 г.

Флейтист

Тростинка дырявая так хороша: она дарит нам звуки прекрасные,

голос колодца и ветра, которого нам не хватает. В этом

выдохе — «ах» — утешение наше, восторг и улыбка.

Но тот, кто дует в тростинку, становится некрасивым: щеки его надуваются,

глаза его уменьшаются; оклик любви — он предназначен другим,

других одаряют любовью, которую просит флейтист.

И тогда, в припадке отчаяния, он швыряет тростинку в глубокую воду:

озирается — нет никого. Наклоняется над колодцем и рассматривает себя,

свое лицо одинокое, флейтой изрезанное лицо, которое в глубине вздрагивает, сверкая,

как нож.

29/Х 1968 г.

Концлагерь политзаключенных Партени на острове Лерое.

Краткий обзор

Газеты: титулы, титулы, смерти., рождения, войны, бракосочетания,

смерти,

именно это мы читали и в прошлом году. И там чемоданчик

с хирургическим инструментом, длинный мраморный стол: другой, зеленый, для биллиарда.

Красавец мальчик с подносом подслушивает за дверью.

Учебная анатомия, тоскливая. Постоянство. Напрасный гнев.

Перед ночью восходит в небе пробуравленная луна. Льнут облака

к холмам.

Старые трубочисты сидят на длинных скамейках общественного сада, притихшие старики, страдающие бронхитом, пенсионеры.

«Черная дыра, — они говорят,—

черная дыра — этот мир». Тихие. Кашель у них. Незлобивые.

Анализ сажи, разложение, синтез черного. Напротив зажигается за шторами свет. Маленькая девочка играет

на фортепьяно.

5/II 1969 г.

Обыск

Господа, заходите, сказал он. Вы не причините мне беспокойства;

смотрите все; нечего мне скрывать.

Тут спальня, тут кабинет, тут столовая. Тут? Старый чердак с барахлом.

Все, господа, стареет, стареет и заполняет жилье, все стареет, стареет и,

господа, стареет так быстро. Это? Наперсток, его надевала мама.

Это? Мамина лампа, мамин зонтик; она очень меня любила.

А этот фальшивый паспорт? Заграничная дребедень? Грязное

полотенце?

Эти билеты в театр? Порванная рубашка? Кровавые пятна?

И этот снимок? Его, да, в женской шляпке с цветами,

фото надписано неизвестному человеку, и почерк его.

Кто положил это сюда? Кто положил это сюда? Кто положил

это сюда?

5/II 1969 г.

Перемены

«Непреодолимо, — говорит он, — непреложно». Он совсем не испуган,

скорей, успокоен. Завязывает свой галстук на горле. Смотрит

в зеркало.

Игральные карты рассыпаны на полу. «Это не смерть, — он сказал, — это меньше».

Закрылась кофейня, где мы встречаемся.

Вывеску сняли, ее унесли в кладовую,

свалили среди облезлых дверей, решеток, сломанных ставней.

На вывеске было: «Кофейня БЕСЕДА». Эта чашка, нарисованная в правом углу,

дымилась очень похоже, казалось, что пахнет кофе. Красивой вывеске положен конец,

беседе положен конец; теперь не разговаривает никто; лишь нечто подобное:

«Непреложно», — говорит, и так тихо, словно должен утешить того, кто уже скончался.

12/II 1969 г.

Завершение

Труд закончен в назначенный срок. Он доволен толщиной,

точностью букв, объемом, порядком, свободой. И внезапно он спохватился:

«назначенный срок»? — а, собственно, кем? — им самим? — кто он сам? — и зачем?

Он поднялся по лестнице сгорбившись, обратился к зеркалу в коридоре

и в него заглянул в надежде, что встретит то самое юношеское лицо — накануне,

до воплощения замыслов (лицо такое красивое, это он

помнил!),

в позапрошлом году? в прошлом? вчера? Этот чужой человек, стоящий напротив, —

он кто? эта угрюмая личность со стиснутыми

зубами,

с притворной улыбкой, этот тип, подражающий какому-то юноше, такому красивому, что,

конечно, он был и обязательно должен быть. Пустая, слепящая белизна, у него побелело в глазах —

острый запах асбеста, и краски, и свежего дерева.

27/V 1969 г.

Образцы

Чтобы мы никогда не забыли, сказал он, золотые уроки, те уроки

искусства греков. Небесное всегда вплотную с повседневным.

Наряду с человеком, животным и вещью — браслет

на запястье богини нагой; цветок, ниоткуда

упавший на землю. Вспомните, что за прекрасные зрелища

на наших глиняных вазах: боги с птицами и животными,

здесь и лира, и молоток, яблоко, ящик, клещи;

ах, и эти стихи, где бог, счастливо свой труд окончив,

мехи из огня достает, собирает по одному инструменты

в серебряный свой сундук; потом вытирает губкой +

лицо, мускулистую шею, руки, свою волосатую грудь,—

такой аккуратный; чистый, он выходит вечером, опираясь

на плечи юношей, целиком золотых — плоды его творчества,—

они обладают и силой, и мыслью, и речью; выходит на улицу

самый величественный, хромой бог, бог, живущий своим трудом.

23/VI 1969 г.

Карловаси на острове Самос.