Камни Господни - [8]

— Я бояр страхом смертным монахами делаю, а вот Аника сам пошел. По страху Божьему, а не государеву. Посему не трону ни самого, ни его род! — Царь оттолкнул Скуратова и устало пошел к выходу. — Пока не трону…

Возле самых дверей обернулся и поманил Малюту к себе:

— Холопа Строгановского выходи, да наставь умуразуму. По уставу опричненному. Пригодится-то холоп…

***

Ближе к полуночи Иоанн вновь послал за чернокнижником, повелев ему прихватить чародейные зелья да гадательные книги. Бомелий догадался — царь ждет чуда.

Елисей всегда готовил обряд тщательно, понимая, что поспешность и пренебрежение любой мелочью может обернуться для него царским недоверием. Поэтому тщательно окурил комнату ладаном, попеременно распевая псалмы по-гречески и на латыни, затем очертил магический круг и начал сосредоточенно сооружать чародейную храмину, именуемую для набожного царя чревом китовым.

Вокруг алтаря, сооруженного из стола, за которым Иоанн любил играть в шахматы, Бомелий расставил зеркала на треногах — четыре ворота в мир духов, четыре камня триединого распутья. Затем, покрыв стол багряницею, крестообразно расставил на нем четыре серебряные чаши — со святой водой иорданской, с земным семенем — ртутью, с углями пылающими и освященной солью. В центр между четырех серебряных чаш поставил пятую золотую — наполненный до краев красным вином Грааль…

Царь медлил. Всякий раз после «Ионовых бдений» его мучили бессонница и головные боли, но странные, пробирающие до костей видения были сильнее страха и голоса разума. Вот и теперь вел Иоанн в своей душе неравную борьбу, в которой не мог стать победителем.

— Может, послушать Малюту и посадить тебя на кол, во избежание соблазна сатанинского?

Царские сомнения Бомелия не пугали, напротив, указывали правильность выбранного пути. Чернокнижник учтиво поклонился:

— Магия есть тайная наука Господа, Его высшая мудрость, которую Он передал патриархам. Ее тайны сокрыты в Священном писании, возглашены пророками и апостолами. Или несведущий в магии может изгнать диавола или рассеять чары колдовские? — Елисей подошел к царю и взял его за руку. — Идя на брань, воевода не может полагаться на одну веру и удаль, а должен запастись пиками и ружьями, обязан научить свою рать воевать по правилам. То же и магия — искусство и наука следовать Божьей воле…

— Хватит брехать, нес Антихристов! — Иоанн махнул рукой, приказывая Елисею замолчать. — За свои грехи царь волен сам ответ держать. Не за себя, за веру правую душу кладу!

Иоанн взял в левую руку большой серебряный крест, а в правую — меч, и вошел в чародейный круг: «И помолился Иона Господу Богу своему из чрева кита и сказал: к Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня; из чрева преисподней я возопил, и Ты услышал голос мой. Ты вверг меня в глубину, в сердце моря, и потоки окружили меня, все воды Твои и волны Твои проходили надо мною. До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада…»

Глава 4. Знамение

После снежной бури установились морозы, но не лютые, как на Крещение, а легкие, знаменующие исход зимы. Под широкими полозьями розвальней поскрипывал снег, разбегаясь за санями парой бесконечных лент; а вверху, над головами, то и дело срываясь, неслись вниз тяжелые снежные шапки с еловыми шишками.

Удобно пристроившись за казаком Черномысом, бывшим возницею, Савва любовался снежным прием, наблюдая, как появляются на небосклоне вымороженные звезды.

— Красота-то какая, силища! Луна в четверть неба восходит и звезды, светильники Господни, ангелы зажигают!

Савва вдохновенно перекрестился и потормошил дремлющего Данилу:

— Посмотри, как ясно отражается в небесах земной рай! Видывал ли где подобное? Краше, чем у нас, не сыщешь!

Карий отбросил руку послушника:

— В Персии звезды ярче и видно их лучше. Скажи, звездочет, скоро ли будет яма?

Василько хмыкнул и ответил вместо послушника:

— Верст через пять. Коли поспешать станем, то к ночи поспеем.

Приободряя уставшую кобылу, казак взмахнул поводьями, и затянул песню:

Ты дубрава моя, дубравушка,

Ты дубрава моя, зеленая,

Ты к чему рано зашумела,

Приклонила веточки, запечалившись?

А к тому приклонила я веточки,

Что рыдает во мне птаха малая,

Птица певчая Богу молится,

Проклинает она черна ворона,

Что сгубил ее малых детушек,

Разорил ее тепло гнездышко…

Карий, поправляя овчинный тулуп, приподнялся:

— Что вы все за песни поете. Скулите, как собаки побитые! Радоваться, что ли, совсем разучились?

— У разбойников какие песни? — вспылил Савва. — Наверно все веселые, молодецкие?

— А ты к ним сходи, да сам послушай! — рассмеялся Карий, а вслед за ним и Василько.

— И то верно, Данила, нечего причитать да завывать — чай не бабы!

Лошадь фыркнула и остановилась — на дороге, шагах в двадцати, стоял матерый волк, буравя ездоков зелеными огоньками глаз.

— Эка нечисть! — Василько слез с саней и поднял самопал. — Сейчас я его пулей уложу!

Грянул выстрел, окутывая казака легким облачком дыма. Волк, не шелохнувшись, стоял на том же месте.

— Никак оборотень! — казак перекрестился, левой рукой зажал в ладони нательный крест и выхватил саблю.