Камертоны Греля - [26]

Пропуская ужин, они сразу ложились в постель, где им всегда было чем заняться. Она ощупывала его, проверяя, не изменился ли он за этот день. Но нет, все оставалось по-прежнему. Волосы на руках мягкие, как опавшая хвоя. Второй и средний пальцы на ногах у основания срослись вместе, как опята. Пупок внутри весь в складочках, как перевязанный ниткой хвостик воздушного шара.

За стеной соседка, занимавшая вторую комнату, слушала радиопостановку. Женский голос с придыханием пробивался сквозь фоновое журчание синтезаторов:

«Скажи мне, мой царь, не удивительно ли, что я полюбила тебя так внезапно? Я теперь припоминаю все, и мне кажется, что я стала принадлежать тебе с самого первого мгновения, когда не успела еще увидеть тебя, а только услышала твой голос. Сердце мое затрепетало и раскрылось навстречу к тебе, как раскрывается цветок во время летней ночи от южного ветра. Чем ты так пленил меня, мой возлюбленный?»

Мужской голос подхватывал ровным учительским тоном:

«Тысячи женщин до тебя, о моя прекрасная, задавали своим милым этот вопрос, и сотни веков после тебя они будут спрашивать об этом своих милых. Три вещи есть в мире, непонятные для меня, и четвертую я не постигаю: путь орла в небе, змеи на скале, корабля среди моря и путь мужчины к сердцу женщины…»

В Берлине им больше не приходилось любить друг друга под радиотеатр. Вместо этого через окно в любое время дня и ночи пробивался голос диктора с ближайшей остановки городского поезда, объявлявший рейсы и требовавший отойти от края платформы. Его скупые указания, однако, напоминали о легкости перемещений и свободе выбора, впрыснутой в геометрию железнодорожных рельсов.

Иногда они просто выходили из дома, садились в поезд и ехали куда попало. Их, как диверсантов, забрасывало в разные концы города, откуда потом предстояло выбираться дворами и заповедными улочками. Комментируя увиденное, они сводили свои впечатления к простейшим аналогиям: «Это Париж. Это Москва. А это Лондон». Назывались также города, где они никогда не бывали, но все равно система сравнений работала безотказно: у них могли быть только один воображаемый Нью-Йорк и одна придуманная Венеция на двоих.

Как-то их занесло в полусонный западный квартал, который они тут же сравнили с Веной. В окнах первых этажей сидели фарфоровые куклы и затаившиеся за цветочными горшками коты, а 70 607 384 120 250 думала о том, что эти квартиры наверняка неисчерпаемы на предметы и воспоминания и их можно было бы разорять на протяжении веков, как гробницы фараонов.

С противоположного конца улицы неразборчиво доносилась музыка, возвращая их в прошлое, к временам первомайских демонстраций и предписанных свыше народных гуляний с петушками на палочках. Подойдя ближе, они заметили неожиданное скопление народа, будто в этом месте проходила какая-то невидимая граница, где начиналась уже совсем другая, многонаселенная цивилизация. Почти вся толпа состояла из мужчин. Сначала 70 607 384 120 250 подумала, что ей просто показалось и такой плотности мужского просто не может существовать в природе. Но нет — это было фактом. Приглядевшись, она открыла еще больше общего в попадавшихся ей навстречу людях: многие мужчины были одеты в облегающие кожаные костюмы, некоторые, несмотря на пробирающий дрожью ветер, стояли в распахнутых жилетках, обнажающих руки и груди. Кое-где они объединялись в пары, тройки или целые группы, ощупывая друг другу бицепсы и ягодицы, прилипая губами то к бутылке с пивом, то к губам товарища.

55 725 627 801 600 взял ее за руку, и они протиснулись внутрь этого оазиса любви и братства — модели нового Рая, не нуждающегося в Еве. На них никто не обратил внимания. Зато они старались ничего не пропустить из происходящего, постепенно начиная раскладывать общую картину на отдельные мазки. За длинными деревянными столами, перегородившими площадь, крепкие юноши, начесанные под панков, поднимали кружки и чокались с ребятами в нацистском камуфляже. Рядом хрупкий интеллигент учительского вида с серьгой в ухе стоял, обхватив обеими руками, как гигантского плюшевого мишку, длинноволосого рокера.

Они вдруг поняли, что этот парад устроен в честь их любви, которая тоже никогда не будет такой, как у всех. Ведь по-настоящему любить можно только с чистого листа, только забыв, как это правильно делается, только вопреки тому, на чем настаивает природа.

Старая Ушица

Предки моей мамы еще с царских времен жили в еврейском местечке Старая Ушица. В детстве я никак не могла толком понять, было ли это официальным названием или обидным прозвищем, выдававшим плохо скрываемое семейное презрение к этому теперь уже давно погребенному под водохранилищем кусочку земли где-то на западе Украины. На карте оно, правда, продолжало существовать примерно в тех же самых местах, но говорили, что новая Старая Ушица не имеет к старой никакого отношения. Во время обзорного круиза мы проплывали мимо на теплоходе. Остановки не предполагалось, и я, заблаговременно выйдя на палубу, только издали смогла разглядеть очертания современного поселка. Мальчишки, облепившие выпиравшую, как клык, из воды скалу, поочередно прыгали вниз. Мне казалось, что где-то там, на глубине, они вылавливают жемчуг брошенных в спешке чужих воспоминаний, не зная потом толком, что с ним делать.