Камероны - [12]

Шрифт
Интервал

– Как-то раз я услышал, что гость лорда Монбоддо упал за борт, стреляя гусей, а на другой день шляпу эту волной вынесло.

– А сам он утонул? Неужто вы носите шляпу с покойника?

– Бедняки не выбирают, – сказал он.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. После этого обоим стало легче.

Для такого высокого человека он двигался неожиданно легко и стремительно. Он делал то, что привык делать годами, не сознавая, что за ним наблюдают. Затеплив масляную лампу, он белой ободранной хворостиной помешал в котелке, стоявшем на огне. Из котелка пахло морем, морскими отмелями во время отлива, йодом.

– Суп из ламинарий. – Он поддел охапку водорослей и приподнял над горшком. Они походили на ленты прозрачной, обданной кипятком резины. – В него добавляют ирландского мха – вот и вся хитрая кулинария.

Ну и вонища, подумала Мэгги, иначе не скажешь.

– Я думаю, суп вам понравится, – заметил он.

– Думаю, что да.

Он вышел и через несколько минут вернулся с пригоршней какой-то зелени и листьев – все это он тоже бросил в горшок.

– Морской шпинат и приморский салат, – пояснил он. – Вам это понравится.

– Ага.

Он сдобрил суп сухой морской капустой – вместо соли и специй и протянул Мэгги большую раковину волнистого рожка – вместо глубокой тарелки (в Питманго бедняки в таких случаях пользуются тыквами).

– Ложек нет, – сказал он. – Надо пить прямо из раковины, через край. Эх, угостить бы вас тем, что живет в них, – сказал он и постучал по раковине. – Вот это была бы еда.

Пахло очень сильно, причем только морем – точно сам сидишь в раковине. Хозяин внимательно наблюдал за Мэгги, и она отхлебнула супа. Хотела что-нибудь сказать и не смогла. Только порадовалась, что в этом склепе было так сумеречно и он не мог видеть, как глаза ее наполнились слезами.

– Очень вкусно, – наконец произнесла она.

– Это старый рецепт. Я, понимаете ли, получил его по наследству.

Голод в самом деле чему хочешь научит, подумала Мэгги и с удивлением ощутила на лбу капельки пота.

– Только не давайте ему остынуть, – сказал он. – Холодный он никуда не годится. Весь жир всплывает наверх. А в нем ведь много рыбьего жира.

Она еще глотнула супа, потом еще и наконец прикончила раковину.

– Ох, хорошо, – сказал он и снова налил ей полную раковину. – А знаете, у нас тут на побережье есть люди, которые в жизни к такому супу не притронулись бы! Подождите, что еще вы скажете, когда водоросли испробуете.

Теперь у нее уже весь лоб был в испарине – пот ручейками катился по ее лицу и шее, так что даже взмок полотняный воротничок сорочки. Ей очень хотелось выйти на улицу. Пройтись на ветру. Она чувствовала, как пот стекает по ее плечам, течет между грудей. Она старалась усидеть на месте и все же встала и направилась к двери.

– Только не открывайте ее, – сказал он.

– Почему? – чуть не криком вырвалось у нее.

– Неужели не слышите?

Дождь хлестал в стены хижины и грохотало море, а она ничего даже не заметила. Она вернулась на прежнее место, села и сняла свою твидовую жакетку. Намокшее от пота полотно сорочки прилипло к груди, обрисовывая ее, но Мэгги было все равно. Она принялась изучать свои ноги, стараясь думать только о них, начала было пересчитывать глазки на ботинках, и тут он сунул ей под нос какую-то еду.

– Жаль, что нет угрей, – сказал он. – В такой день хорошо было бы поесть суп из ламинарий с рубленым угрем.

Взгляд его упал на ее грудь и какое-то время задержался на ней; Мэгги подняла на него глаза, взгляды их встретились, он покраснел и отвернулся.

– Не надо бояться, – сказал он.

Надо же сказать такое женщине, подумала она. Нет, ему еще учиться и учиться.

– Бури?

– Угу, бури.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, и в наступившей тишине он почувствовал всю неловкость создавшегося положения. Слишком тяжкое он взял на себя бремя: пригласил ее в свой дом, а теперь изволь держать на привязи глаза и мысли.

– Ну вот, теперь можете идти, – сказал он. Получилось это довольно неуклюже, но ничего другого придумать он не мог.

Она надела свою твидовую жакетку и увидела, что он наблюдает за ней, хоть и очень старается делать вид, будто вовсе не наблюдает. Он открыл дверь – свежий ветер был как божья благодать для Мэгги. Он стоял у двери и не знал, что сказать и вообще как себя вести. Что надо делать, когда леди покидает твой дом? Он понятия об этом не имел. Он протянул руку, и она пожала ее – по его глазам Мэгги поняла, что он удивился силе ее пожатия.

– Спасибо за чай, – сказала Мэгги.

– Ох, чай! – Он хлопнул себя по лбу. – Я ведь уже поставил для него воду.

– Чай будем пить в другой раз. – Ну вот и нашлась щелочка, которую она так искала. – Условились?

Он озадаченно смотрел на нее.

– В следующий раз будем пить чай.

– Угу, – наконец произнес он.

– И я принесу к чаю пирог.

Он кивнул.

– Ну так до свиданья. До следующего раза.

– До следующего раза, – сказал он.

Он стоял и смотрел ей вслед, пока она шла по дорожке вниз, к морю.

– Подождите! – крикнул он вдруг и бросился в дом. Через минуту он снова появился и, нагнав Мэгги, вручил ей какой-то очередной продукт моря. – Вот вам вместо леденца на обратный путь.

Это был пучок сушеных морских водорослей, зеленовато-черных, как на дне глубокого пруда, и хрустящих от соли.


Еще от автора Роберт Крайтон
Тайна Санта-Виттории

Книга, рассказывающая о борьбе виноградарей маленького итальянского городка с фашистскими оккупантами. Макиавелли против Ницше. Кто победит?


Рекомендуем почитать
Блюз перерождений

Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.


Осенью мы уйдем

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Другое детство

ДРУГОЕ ДЕТСТВО — роман о гомосексуальном подростке, взрослеющем в условиях непонимания близких, одиночества и невозможности поделиться с кем бы то ни было своими переживаниями. Мы наблюдаем за формированием его характера, начиная с восьмилетнего возраста и заканчивая выпускным классом. Трудности взаимоотношений с матерью и друзьями, первая любовь — обычные подростковые проблемы осложняются его непохожестью на других. Ему придется многим пожертвовать, прежде чем получится вырваться из узкого ленинградского социума к другой жизни, в которой есть надежда на понимание.


Ашантийская куколка

«Ашантийская куколка» — второй роман камерунского писателя. Написанный легко и непринужденно, в свойственной Бебею слегка иронической тональности, этот роман лишь внешне представляет собой незатейливую любовную историю Эдны, внучки рыночной торговки, и молодого чиновника Спио. Писателю удалось показать становление новой африканской женщины, ее роль в общественной жизни.


Рингштрассе

Рассказ был написан для сборника «1865, 2015. 150 Jahre Wiener Ringstraße. Dreizehn Betrachtungen», подготовленного издательством Metroverlag.


Осторожно — люди. Из произведений 1957–2017 годов

Проза Ильи Крупника почти не печаталась во второй половине XX века: писатель попал в так называемый «черный список». «Почти реалистические» сочинения Крупника внутренне сродни неореализму Феллини и параллельным пространствам картин Шагала, где зрительная (сюр)реальность обнажает вневременные, вечные темы жизни: противостояние доброты и жестокости, крах привычного порядка, загадка творчества, обрушение индивидуального мира, великая сила искренних чувств — то есть то, что волнует читателей нового XXI века.