Камера хранения. Мещанская книга - [70]

Шрифт
Интервал

ну, в конце концов, просто ответственный работник нового поколения (образование – Институт востоковедения, или военных переводчиков, или, на худой конец, просто Высшая комсомольская школа; возраст – до 35 лет)

– снизу – вылитый американский пастух, слегка даже потертые джинсы одной из трех-пяти лучших фирм,

и даже в наши морозы, когда непривычный-то к американской парусине товарищ запросто может тестикулы, так сказать, поморозить до звона,

– все равно: джинсы!!!

А теплой осенью или ранней весной,

когда голова и так потеет от новых задач,

когда волосы от такого перегрева начинают редеть еще энергичней обычного,

когда аполитичное студенчество давно уже вертит пустыми головами в облаках,

– без шапки – ни-ни!!! Шапка сдерживает мысли, не дает им разбежаться, сохраняет в заданных пределах. Мы не можем отказаться от шапки, товарищи, и не откажемся, товарищи!

…А однажды в глубоко провинциальном райкоме я видел шапку наверняка местного изготовления и дивного фасона. В ней все было фальшивое, бутафорское – поднятые наушники, козырек… Тесемки, которыми как бы связывались поднятые наушники, были пришиты к гладкому месту. Все это сооружение, очевидно, держалось на картонном каркасе. Владелец надевал шапку с невероятной осторожностью – как форму на торт, который еще предстояло испечь…

…А то еще один товарищ пошел в туалет на Казанском вокзале. Там тогда кабинки были с низенькими стенками. Ну, он только присел, а снаружи протянулась рука, сняла его пыжиковую шапку, а вместо нее нахлобучила рваную солдатскую, в каких дембеля, уезжая, салаг оставляют. И говорит рука: «Срать и в такой можно…» Ужас, да? Пыжиковая шапка, конечно, не из самых дорогих. Да и товарищ был просто завсектором в НИИ, но все равно обидно. Не то что советская антисоветская сатирическая классика, а прямо Гоголь…

…А вот еще был случай. На абсолютно секретный завод, разрабатывавший в своем конструкторском бюро и делавший в экспериментальных цехах ракеты, которые могли (если бы взлетели) уничтожить всю Америку, приехала комиссия Политбюро. Точнее, всё Политбюро. Как раз они собирались получить ответ на вопрос, взлетят ли. Ну, нас всех, ракетных инженеров, попрятали по комнатам отделов и велели никуда не высовываться. Рабочим не в очередь надели белые халаты и велели вообще не дышать, не только в сторону вождей. А самих руководителей страны раздели, как простых служащих, в гардеробе конструкторского бюро и повели на совещание к генеральному конструктору.

А пальто, значит, и шапки оставили в гардеробной.

А потом вернулись через каких-нибудь пять часов.

А шапок нет.

Ни одной.

В закрытом помещении, на территории, которую охранял целый настоящий полк.

И где работали исключительно трижды проверенные по анкетам люди.

И где неконтактные антенны шли по верху кирпичного трехметрового забора – по всему периметру зоны.

И собаки бегали вдоль этого забора, звеня цепями.

И в проходной надо было на память назвать свой номер. Потом из ячейки под этим номером солдатик извлекал пропуск. Ты называл свои имя и фамилию, на пропуске обозначенные. И получал на день этот запаянный пластиковый квадратик.

Один инженер уронил свой пропуск в унитаз и был счастлив, что руки до локтя хватило, чтобы достать.

В обеденный перерыв желающих выпускали на полчаса.

…А Политбюро тем временем хочет уже одеваться. Потому что пора снова руководить страной. Предварительно поужинав.

И вот тут все поняли, зачем на самом деле есть на заводе «первый отдел» и его начальник.

Прежде всего он, на свой страх и риск, предложил перед ужином немного закусить в комнате, где обычно питался генеральный конструктор и его замы. И анекдот рассказал вроде бы грузинский, но не обидный – «сейчас покушаем, потом кушать будем». Там, в комнате, запас икры был, хотя и небольшой. И нашелся коньяк порядочный. А начальник «первого отдела» тем временем организовал машину и погнал ее в обкомовский распределитель. Где для каждого выпивающего и закусывающего члена Политбюро взяли на складе по три шапки из неприметной норки, привезли на завод и произвольно развесили в гардеробе. Тут все и пошли одеваться. «Что-то, Сидор Матрасыч, – говорит один другому, – у меня голова от этого коньяку как будто распухла. А у тебя? – А у меня наоборот…» Ну, в конце концов, по одной из трех выбрали, приладились к размерам и уехали.

Начальник «первого отдела» потом от напряжения коньяк почти весь допил.

А украденных шапок так и не нашли.

В общем, серьезный предмет – ушанка из хорошего меха. Не зря их иностранцы вывозят массовым порядком. Они бы и С-300 вывозили, но, слава богу, им пока не разрешают.

И другие мелкие вещи

Джинсы и меховая шапка не по погоде (боярская традиция: чем потнее, тем важнее) составляли главные приметы советского удачника, объекты времен так называемого застоя. Однако чтобы жизнь мужчины удалась, требовалось еще довольно много мелочей, и даже не совсем мелочей, а, как именно тогда стали элегантно выражаться, аксессуаров.

Первый из них – часы.

Вообще-то о них я уже писал в отдельной главе, но там была вся их история советской эпохи и даже с заходом на дореволюционную. А сейчас – только о конкретном времени, о семидесятых. И о чрезвычайно модных тогда огромных и тяжелых предметах, которые болтались на каждом уважаемом запястье.


Еще от автора Александр Абрамович Кабаков
Птичий рынок

“Птичий рынок” – новый сборник рассказов известных писателей, продолжающий традиции бестселлеров “Москва: место встречи” и “В Питере жить”: тридцать семь авторов под одной обложкой. Герои книги – животные домашние: кот Евгения Водолазкина, Анны Матвеевой, Александра Гениса, такса Дмитрия Воденникова, осел в рассказе Наринэ Абгарян, плюшевый щенок у Людмилы Улицкой, козел у Романа Сенчина, муравьи Алексея Сальникова; и недомашние: лобстер Себастьян, которого Татьяна Толстая увидела в аквариуме и подружилась, медуза-крестовик, ужалившая Василия Авченко в Амурском заливе, удав Андрея Филимонова, путешествующий по канализации, и крокодил, у которого взяла интервью Ксения Букша… Составители сборника – издатель Елена Шубина и редактор Алла Шлыкова.


Невозвращенец

Антиутопия «Невозвращенец» сразу после публикации в журнале «Искусство кино» стала едва ли не главным бестселлером года. Темная, истерзанная гражданской войной, голодная и лишенная всяких политических перспектив Москва предполагаемого будущего 1993 года... Главный герой, пытающийся выпутаться из липкой паутины кагэбэшной вербовки... Небольшая повесть как бы фокусирует все страхи и недобрые предчувствия смутного времени конца XX века.


Все поправимо: хроники частной жизни

Герой романа Александра Кабакова — зрелый человек, заново переживающий всю свою жизнь: от сталинского детства в маленьком городке и оттепельной (стиляжьей) юности в Москве до наших дней, где сладость свободы тесно переплелась с разочарованием, ложью, порушенной дружбой и горечью измен…Роман удостоен премии «Большая книга».


Последний герой

Герой романа Александра Кабакова не столько действует и путешествует, сколько размышляет и говорит. Но он все равно остается настоящим мужчиной, типичным `кабаковским` героем. Все также неутомима в нем тяга к Возлюбленной. И все также герой обладает способностью видеть будущее — порой ужасное, порой прекрасное, но неизменно узнаваемое. Эротические сцены и воспоминания детства, ангелы в белых и черных одеждах и прямая переписка героя с автором... И неизменный счастливый конец — герой снова любит и снова любим.


Московские сказки

В Москве, в наше ох какое непростое время, живут Серый волк и Красная Шапочка, Царевна-лягушка и вечный странник Агасфер. Здесь носится Летучий голландец и строят Вавилонскую башню… Александр Кабаков заново сочинил эти сказки и собрал их в книгу, потому что ему давно хотелось написать о сверхъестественной подкладке нашей жизни, лишь иногда выглядывающей из-под обычного быта.Книжка получилась смешная, грустная, местами страшная до жути — как и положено сказкам.В своей новой книге Александр Кабаков виртуозно перелагает на «новорусский» лад известные сказки и бродячие легенды: о Царевне-лягушке и ковре-самолете, Красной Шапочке и неразменном пятаке, о строительстве Вавилонской башни и вечном страннике Агасфере.


Зона обстрела

Прозаик Александр Кабаков, лауреат премий «Большая книга» и «Проза года», собрал в книге «Зона обстрела» свои самые исповедальные и откровенные сочинения.В романах «Поздний гость» и «Последний герой», в грустных рассказах «Тусовщица и понтярщик» и «Нам не прожить зимы» автор предлагает читателю острый коктейль из бредовых видений и натуралистических картин ломки привычной жизни в середине 90-х, но… всегда оставляет надежду на счастливый финал.


Рекомендуем почитать
Писатель и рыба

По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!


Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Очерки

Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.


Бульварный роман и другие московские сказки

«Бульварный роман и другие московские сказки» – книга прозаика Александра Кабакова о жителях мегаполиса. Здесь, среди суеты и пробок, обыкновенная история любви становится сказочной, а реальное соединяется с мистическим. Автор рассказывает, как сложилась судьба Красной Шапочки и Серого Волка, нарушает ли правила дорожного движения Летучий Голландец и включена ли в программу ипотеки Вавилонская башня…Содержит нецензурную брань!