Камера хранения. Мещанская книга - [31]

С тех пор я часто говорю себе «полгода всё равно прошли бы…». И жизнь всё равно прошла бы, и могло в ней не быть того, что было и есть, – а вот было, произошло и даже происходит.

Слава богу, случилось всё, что случилось.

Кто убил лошадь

В те времена, когда киногерой, мучительно переживавший накануне партсобрания, курил в постели, пренебрегая не только здоровьем своим и верной некурящей подруги, но и пожарной опасностью, – в те насквозь прокуренные времена каждый приличный мужчина имел портсигар. Курение не считалось убийственно вредной и асоциальной привычкой, курить было можно везде и всегда. Единственной формулой антитабачной пропаганды было сообщение, что «капля никотина убивает лошадь». С тех пор курить многие бросили, но лошадей что-то не видно. Одно и то же следствие может наступить по разным причинам.

…Вероятно, всеобщая распространенность портсигаров объяснялась тем, что большинство курило слабые на излом по сравнению с сигаретами папиросы, да еще и продававшиеся в мягких, легко сминающихся бумажных пачках, – прежде всего «Беломор», с картой знаменитого канала.

…Вероятно, курильщики вздрагивали бы всякий раз, вынимая папиросы, будь на них изображение, допустим, Бутырки. А с каналом – ничего, не обращали внимания… Писатели – те вообще были раньше всех в восторге. Плыли и восхищались. Алексей Максимыч первым голосом – «хОрОшО!», а следом и остальные. Все. Включая тех, кого самих вскоре… того. Это вроде сборника стихов на смерть Сталина. Был такой. Все отметились, включая будущих прямых антисоветчиков и политически неустойчивую молодежь…

Было много сортов папирос и в твердых картонных коробках, именно не в пачках, а коробках, но это были дорогие удовольствия. Чаще других денежные курильщики выбирали зеленую «Герцеговину Флор», легендой связанную с вождем, который вроде бы – неизвестно зачем, вкус получался отвратительный – высыпал эти папиросы в трубку, и это при наличии прекрасных трубочных «Капитанского» и «Золотого руна», – и желто-черные «Гвардейские»… Не считая, конечно, недешевые, но и не слишком дорогие «Казбек» с гениально изображенным летящим джигитом, бурка которого покрывает вершины гор… Эти папиросы в коробках не мялись в карманах, но все равно их перекладывали в портсигары – таков был обычай.

Итак, о портсигарах:

доблестные герои всех войн, полководцы Красной Армии – в глубоких карманах синих диагоналевых бриджей,

народные артисты-орденоносцы, выступавшие на банкетах в Кремле, – в карманах бостоновых брюк, сшитых в ателье МХАТа,

выдающиеся ученые, лауреаты и секретные Герои Труда – неизвестно где по профессорской рассеянности,

и другие лучшие люди страны

носили дареные золотые, с вензелями из ослепительных камушков.

Откуда они брались? Можете себе представить, сколько стоил такой увесистый золотой предмет? В комиссионках их было полно, но подпольные богачи – существовавшие всегда мастера советской торговли – опасались делать такие дорогие покупки, а если покупали, то не вынимали при людях. Вопрос «на какие деньги купил?» тогда был не бестактным, а политическим, и ответ на него пришлось бы давать следователю, применявшему, по инструкции, усиленные методы допроса… Итак, где брало портсигары, например, советское правительство, от имени которого, в соответствии с гравировкой, нередко и дарили заслуженным курильщикам такие вещи? Гохран, великий, таинственный и неисчерпаемый Гохран, государственное хранилище ценностей, потерявших хозяев. В соответствии с рангом и заслугами награждаемого – допустим, в связи с днем рождения – подбирался опытными хранителями портсигар. Он передавался в руки доверенного ювелира, который счищал прежние надписи с портсигарных крышек и наносил новые. Например, с задней стороны удалялось контрреволюционное «Его Превосходительству начальнику Александровской полицейской части Ивану Николаевичу Гнуть-Пожарскому от благодарных евреев купеческого звания – к именинам», а вместо этого на заново отполированную поверхность наносилось идейное «Товарищу Гнуть И. Н., комиссару Александровского отделения Чрезвычайной Комиссии от сочувствующих граждан – к всемирному празднику Первомая». Опытные люди легко определяли, что у подарка была предшествовавшая судьба: задняя крышка в результате исторического процесса подчистки делалась заметно тоньше передней.

А с передней работы было меньше: только поправить монограмму, несколько букв с завитками. В нашем случае – переделать «НГ-П» на просто «НГ». Убрать «П» ничего не стоило, а что «НГ» оказалось не совсем в центре, так блеск проклятого металла и сияние камней отвлекали от небольшого левого уклона. Заинтересовались, когда пришло время, этим тщательно скрываемым от партии уклоном совсем не в связи с расположением инициалов…

Тем более что, будучи сдан по описи при аресте, портсигар из описи впоследствии оказался вымаран и родственникам подвергнутого высшей мере социальной защиты передан не был.

…Серебряные портсигары были самым обычным предметом из тех, что хранились в карманах средних советских служащих и специалистов. Комиссионки были ими забиты, их дарили небольшим начальникам искренне благодарные за невнимательное чтение анкет подчиненные и верные жены – верным мужьям. При этом никого не смущали непонятные посвящения и чужие инициалы, выгравированные на крышках, – переделка их у ювелира стоила бы больше, чем сам портсигар. Правда, иногда терпеливые дарители находили в комиссионных залежах предметы с монограммами, совпадающими с инициалами одариваемого, – тут уж они раскошеливались и на уничтожение негармонирующей дарственной надписи… Такой портсигар стоит перед моими глазами, но кому он принадлежал, дядьке или тетке, – не помню. Тетка курила как паровоз, вполне возможно, что портсигар был ее, а инициалы у них были одинаковые.