Каменный пояс, 1985 - [37]

Тихонов долго приглядывался к сидящим в зале, о чем-то разговаривал тихо с Саяновым. А тот всматривался в каждого, как бы проверяя, все ли явились, потом кивнул Тихонову:

— Можно начинать, Николай Семенович.

— Да, да, начнем, — ответил Тихонов, резко вскинув голову, и улыбнулся широко, добродушно, словно все мы были его давнишние закадычные друзья. Весь он был как бы соткан из мужества, внимания и на редкость подкупающей простоты. Он произнес всего лишь несколько слов, открывая встречу, а все мы почувствовали его до мелочей своим другом, учителем.

Он говорил о значении конкурса, называл рассказы, стихи, то спрашивал, то отвечал. Мы сидели и чувствовали себя, как на большом экзамене.

Работу совещания прервала воздушная тревога.

— Спокойно, товарищи, — сказал Тихонов. — Следуйте за мной в укрытие.

Мы следом за ним спустились в глубокий сырой подвал. Но все обошлось благополучно, и вскоре мы возвратились в зал, чтобы продолжить наше совещание.

Обо мне Тихонов вначале речи не вел и рассказа моего почему-то не называл. Я уже свыкся с этим, про себя подумал: «Значит, не привлек внимания». Потом, сделав короткую паузу, он вдруг взял со стола рукопись, сказал задумчиво:

— А вот рассказ старшего лейтенанта Рыбина «Зверь на дороге».

Я встал, как на уроке литературы.

— Сидите, пожалуйста, — Тихонов улыбнулся. — Я хочу спросить: все, что описано в рассказе, произошло лично с вами, вероятно?

— Почти, — ответил я.

— Это чувствуется. Это хорошо, когда автор пишет о пережитом. Писатель — это биография, судьба. Чем сложнее жизненный путь его, тем ощутимее проза. Мастерство может прийти в процессе работы, а биография не придет. Сочинять произведения можно научиться, а писать жизнь научиться нельзя. Я рад, что вы начинаете именно с этого. Желаю вам удачи.

Покинув дом, в котором проходило наше творческое совещание, я долго стоял посреди улицы в глубоком раздумье. Подошел трамвай с надписью: «Трамвай идет на фронт». Я хотел вскочить на подножку, но, раздумав, отправился на передовую пешком: нужно было о многом, не торопясь, подумать.

9.11.43

Ораниенбаумский плацдарм

Едва стемнело, как меня вызвали в штаб дивизии.

— Быстро свертывайте редакцию и через два часа будьте готовы к выходу в пункт «Б» для погрузки на пароход, — сказал начальник штаба и показал на карте, где данный пункт находится. Это было побережье Финского залива. Стало ясно, что дивизию хотят перебросить на Ораниенбаумский плацдарм, который с самого начала блокады Ленинграда мужественно удерживала горстка балтийских моряков. Об этом героическом гарнизоне ходило много разных легенд.

Одно было ясно: гарнизон, поддерживаемый крепостной кронштадтской артиллерией, стоял на приморском пятачке мужественно. Никакие атаки врага не могли поколебать его. И вот на этот плацдарм перебрасывалась наша дивизия. Погрузка проходила в темноте. Курить было запрещено категорически. Если какая-нибудь машина оказывалась неисправной на мостике, ведущем на палубу, и создавала затор, ее немедленно сталкивали в воду, освобождая путь для движения. Плыли по заливу без огней и без шума, потому что залив просматривался врагом и простреливался из орудий.

Добравшись до противоположного берега, мы быстро выгрузились и до наступления рассвета исчезли в лесу. Оба берега, как и было задумано, остались точно такими, какими были накануне: ничто не должно было насторожить противника.

К исходу дня мы уже выпустили свежий номер газеты — предстояло воевать в сложных лесисто-болотистых условиях, а этому надо было учиться.

Зима 1944 года

14.1.44.

В наступлении

Днем и ночью тренировались преодолевать минные поля, взрывать дзоты, резать колючую проволоку, вести рукопашные бои в траншеях.

Напряженно трудились в эти дни работники редакции. Выпуская газету, мы все свободное время использовали на боевую подготовку, учились защищаться на случай нападения противника на редакцию. Если раньше мы имели при себе лишь пистолеты, то теперь вооружились автоматами. Припасли даже ручной пулемет.

О том, что наступление планируется на 14 января, я узнал накануне в штабе дивизии. Там же нанес на карту обстановку. Начальник политотдела предупредил меня:

— Учтите, товарищ редактор, обстановка будет посложнее, чем в обычном бою. Идем на глубокий прорыв. Так что действуйте обдуманно, без нужды не рискуйте.

Наступление началось рано утром с мощной артиллерийской подготовки. Огонь орудий армии прорыва и корабельной артиллерии слился в один громовой гул, превратив передний край противника в сплошной смерч. Но прорвать оборону с ходу оказалось невозможным. Стрелковые батальоны дивизии при поддержке танков буквально вгрызались в нее, каждый шаг стоил больших усилий и немалых жертв. К тому же из-за плохой погоды бездействовала авиация, которая должна была поддерживать наступающих.

Однако боевой дух войск, их стремление отомстить врагу за муки ленинградцев и освободить город от блокады были так сильны, что наши воины не останавливались ни перед какими трудностями.

Часа через три после начала наступления, когда гул боя отдалился, тронулась вперед и наша редакция. Но перед ближней рощей машины попали вдруг под автоматный огонь. Сначала нам показалось, что стреляют ошибочно свои подразделения. Огонь, однако, усилился. Стало ясно, что стреляют оставшиеся в нашем тылу гитлеровцы. Мгновенно заняли круговую оборону, открыли ответный огонь.