Каменный пояс, 1977 - [5]

— Скоро ли?

Проводник присел на телегу, закурил трубку и укоризненно покачал головой.

— Поспешишь, людей насмешишь, господин.

Мелькнула мысль: тянет, что-то тянет… Зачем?

Старшие товарищи по подполью учили Герасима конспирации: при посторонних на улице не раскланиваться с членами организации, не хранить их писем и фотографий, раньше, чем войти в явочную квартиру, удостовериться, на месте ли условные знаки, предупреждающие о безопасности.

Его учили и «заметать следы», если обнаружится слежка. «Очиститься» — значило уничтожить все, что могло попасть в руки полиции и повредить товарищам и общему делу. Или спрятать так, что и сам черт не найдет! Это была целая наука — необходимая и нужная для каждого вступающего на путь революционера.

Азиат усвоил ее. Пока судьба была к нему благосклонна. Он не провалил ни одного партийного задания. Не притащил за собой «хвоста». Ему везло, хотя у товарищей по подполью были и провалы, и аресты, потом суды и ссылки, наконец, побеги — и снова подпольная работа, составлявшая главный смысл их жизни.

Три месяца назад жандармам удалось напасть на след и арестовать организатора типографии «Девочка». Типография помещалась в подполье, где квартировала Лидия Ивановна Бойкова. Иван Якутов скрылся в Сибирь. Где-то он теперь и что с ним? Партийный комитет решил, — пока в городе, наводненном столичными филерами, зверствуют жандармы, — «Девочка» будет молчать. Прокламации стали печатать на гектографе. Так начался для них этот 1903 год.

Перед отъездом Мишенев успел с Лидией Ивановной отпечатать третий номер «Уфимского листка». Надо было сообщить о майском празднике в России, высказать отношение к убийству губернатора Богдановича, вновь напомнить о златоустовских событиях, злодеянии, свершенном над безоружными рабочими.

Бойкова была решительна и неутомима. Герасима Михайловича удивляла ее энергия. Видимо, много гнева накопилось в душе женщины, преждевременно поседевшей. Он ценил душевные качества Лидии Ивановны и перенимал у нее школу борьбы… Шли и будут идти на каторгу во имя этой борьбы.

Зло прищуренными глазами он скользнул по лицу рябоватого.

Но рябоватый ничем не выдавал себя. Все так же сидел на телеге и благодушно потягивал трубку. Однако вскоре на улочке показался провожатый, встретивший Мишенева на полустанке. За ним шли двое мужчин.

«Кто они и зачем здесь? Не ловушка ли?» — Азиат смахнул со лба капли пота, соображая, как лучше поступить ему.

В какие-то доли секунды в голове пронеслась вся поездка — от Урала до безлюдного полустанка в этом глухом лесу. Азиат как бы со стороны глядел на себя, стараясь увидеть допущенные промашки. Но повода в чем-либо заподозрить себя так и не нашел.

Он стал легонько насвистывать любимую песенку Анюты: «Нелюдимо наше море». Вот так-то лучше!

Провожатый, будто не видя Азиата, заговорил с хозяином:

— Петрусь, компаньонов нашел. Надо помочь…

Азиат мгновенно обвел глазами пришедших. Оба молоды, возможно, одногодки, ровесники ему, но не было видно, что они знали друг друга. Один из них — долговязый, в светлой косоворотке, перехваченной витым гарусным пояском с кисточками, в темных брюках, по-рабочему заправленных в сапоги, — твердо и решительно поглядел на Азиата.

«Этот не мог проходить через Клеона, иначе он был бы переодет по-европейски, — прикинул Азиат. — Значит, встреча с ним тут случайная».

Другой — ниже росточком, франтовато одетый, в белой рубашке с галстуком, — неумело держал пиджак и соломенную шляпу в согнутой руке. Лицо его, открытое, и добродушное, располагало, внушало доверие. «Этот, пожалуй, проходил через Клеона». Мишеневу приятно было вспомнить и встречу и короткий разговор с Петром Ананьевичем.

Рябоватый неторопливо слез с телеги, не спеша подошел к воротам и с той же, знакомой Азиату, категоричностью коротко бросил:

— Пятьдесят с носа!

Незнакомцы согласились.

У Азиата отлегло от сердца. Значит, эти двое тоже перебираются через границу. Компаньоны! Кто они?

— Удачи тебе, Петрусь! — сказал провожатый.

— Бог не выдаст, свинья не съест, — кивнул Петрусь, направляясь в сараюшку.

Он вывел лошадь, охомутал ее и начал запрягать. А когда все было готово, обратился ко всем сразу:

— Полезайте в телегу…

И стал охапками таскать из сарайчика сено. Пояснил, что для верности спрячет господ. Сеном их укроет.

…Ехали долго. Нудно скрипел остов телеги, ныло тело.

А когда стало совсем невмоготу, вдруг воз перевернулся.

— Прячьтесь, — шепнул Петрусь.

Едва компаньоны скрылись в придорожных кустах, не понимая толком, что произошло, как к возу подъехал конный патруль.

— Что делаешь тут, Петрусь?

— Вздремнул малость, господин офицер, ну и попал в канаву…

Петрусь крепко выругался. Патруль загоготал и проследовал дальше. Рябоватый перекрестился, вытащил трубку, закурил.

— Пронесло… — сказал. — Выходи, господа.

Граница была позади. Лошадь бодро трусила по пыльной дороге, а вокруг стоял в знойной дреме ровный молодой березняк.

2

На Россию обрушилось бедствие. Газеты призывали «помогать голодающим». Лев Толстой открывал для народа столовые. Владимир Короленко создавал продовольственные отряды.

Ранней весной 1898 года в Мензелинский уезд прибыл первый такой отряд, и Анюта, которой мать всегда внушала сострадание к людскому горю, дежурила в столовой, где кормили истощенных детей и престарелых. Вскоре свела ее судьба с Герасимом. Они встретились на вечеринке. Анюта почувствовала, как застенчивый паренек, бедно одетый, неловко держался, и на следующий день пошутила над ним. Тогда он рассказал о себе. Отец его целыми днями трудился, чтобы прокормить шесть ртов. Ютились на полатях, спали под одним одеялом.