Каменный ангел - [20]

— Все в порядке, мама? — Голос Дорис. — Через минутку-другую сядем ужинать. Марв только зашел.

— Как думаешь, Стив возьмет дубовое кресло? — спрашиваю я, ибо намереваюсь оставить его внуку.

Дорис, похоже, в этом не уверена.

— Ну, я не знаю. Он обставляет квартиру в стиле датского модерна, кресло может и не вписаться.

Датский модерн? Мир полон загадок, но я не стану спрашивать. Она только и ждет повода выставить меня пережитком прошлого.

— Какая мне разница. Просто подумала, вдруг захочет. Мне нужно четко знать, кому что достанется. Никогда не стоит бросать вещи на произвол судьбы.

— Вы ж всегда обещались, что дубовое кресло нам с Марвом достанется, — обиженно говорит Дорис.

Вечно она глаголы путает. Но до чего же хитра!

— Никогда я такого не говорила.

Она пожимает плечами.

— Поступайте как знаете. Но вы так говорили тысячу раз.

— Коричневый кувшин я хочу оставить Тине.

— Я знаю. Вы уже много лет ей это твердите.

— Да, твержу. Потому что хочу распорядиться своими вещами, чтобы не было никаких вопросов. В любом случае пока еще я ничего никому не раздаю. Просто готовлюсь к последнему дню. Но наступит он не завтра, это я тебе обещаю. Так что не думай.

— Никто, кроме вас, никогда об этом и не думает, — говорит она. — Вы бы хоть не говорили так при Марве. Это его огорчает.

— Не волнуйся за Марвина, — я говорю резко, бросая слова, словно карты на стол. — Уж его-то ничто не способно огорчить, даже то, что случилось с его родным братом.

Лицо Дорис на моих глазах становится совсем незнакомым.

— О Господи, — ее крик напоминает звук жестяной дудки. — Ему шестьдесят четыре года, и у него язва желудка. Вы не знаете, от чего язвы появляются?

— Полагаю, от меня. Ты это хотела сказать? Ну конечно, надо же на кого-то свалить вину. Что ж, я не возражаю. От меня так от меня.

— Давайте не будем об этом. Толку-то. Простите меня — ну все, мир? Простите меня и все. А сейчас посидите спокойно. Скоро пойдем ужинать.

Я совсем обессилела и рада сменить тему. Не буду уподобляться сварливым старухам, не доставлю ей такого счастья. Сделаю ответное усилие и буду сговорчивой.

— Тина придет на ужин? — Вполне безопасный вопрос. Мы обе так любим девочку, и это единственная тема, по которой у нас всегда полное согласие.

Дорис смотрит на меня широко раскрытыми глазами, как будто предвещая наступление момента истины. Затем отводит взгляд.

— Тина уехала. Уж месяц как на Востоке работает.

Конечно. Ну конечно. Мне так стыдно, что я даже не могу взглянуть ей в глаза.

— Да-да. Из головы выскочило, уж не знаю как.

Дорис идет на кухню, и я слышу, как она жалуется Марвину. Она даже не пытается говорить тише.

— Теперь мы забыли, что Тина уехала…

Как я умудрилась сохранить хороший слух? Иногда мне хочется, чтобы он притупился, чтобы все голоса слились в моих ушах в единый гул, где не разобрать слов. Правда, и это была бы пытка — все время гадать, что про меня говорят.

— Надо с ней объясниться, — говорит Марвин. — Приятного мало, а что делать.

Затем, к моему ужасу, его голос, такой низкий и спокойный, вдруг становится пронзительным и растерянными.

— Что я скажу ей, Дорис? Как ее убедить? Дорис не отвечает ему. Она лишь снова и снова повторяет любимое словечко всех матерей:

— Ну ладно, ладно.

Мое сердце, того гляди, выпрыгнет из груди. Я даже не знаю, что именно так пугает меня. Марвин появляется в гостиной.

— Как самочувствие, мама?

— Хорошо. Все хорошо, спасибо.

Вежливый ответ на все случаи жизни, хоть бы ты даже дух испускал. Но сейчас он помогает мне уйти от разговора с сыном, что бы ни было у него на уме.

— Марвин, я оставила сигареты наверху. Будь добр, сходи за ними.

— Он очень устал, — говорит появившаяся в дверях Дорис. — Я сама.

— Все нормально, — говорит Марвин. — Не так уж я и устал. Сам схожу.

Они мешкают в дверях, пытаясь разобраться, кто из них идет наверх.

— Знала бы, что это так хлопотно, — холодно произношу я, — никогда бы не стала просить.

— О Господи, опять двадцать пять, — говорит Марвин и, тяжело ступая, уходит.

— Кашлять-то ночами как плохо стали, — корит меня Дорис. — Ох, не доведут до добра эти ваши сигареты.

— Учитывая мой возраст, я, пожалуй, рискну.

Она мрачно смотрит на меня. Ужин проходит спокойно. Я ем с удовольствием. У меня почти всегда отменный аппетит. Я всю жизнь была уверена, что с человеком не может случиться ничего плохого, если он хорошо ест. Дорис запекла в духовке говядину, и мне достались кусочки из середины — она знает, что я люблю слегка недопеченное мясо розовато— коричневого оттенка. Подливка у нее получается чудесная — что есть, то есть. Никаких комков, и всегда ровного коричневого цвета. На десерт — персиковый пирог. Я съедаю два куска. Корочка у него слегка толще, чем у моих пирогов, и не такая воздушная, но все равно вкусно.

— Мы тут в кино хотели сходить, — говорит Дорис за чашкой кофе. — Я попросила соседку зайти, вдруг вам помощь понадобится. Вы не против?

Я напрягаюсь.

— Ты считаешь, мне нужна няня, как ребенку?

— Да разве ж в этом дело? — быстро говорит Дорис. — Вдруг вы упадете, или, не дай Бог, приступ с желчным пузырем случится, как в прошлом месяце? Джилл — очень милая девушка, она вам не помешает. Посидит, посмотрит телевизор — вдруг вы…