Каменное сердце - [71]

— Послушайте, Ларсан… Давайте поговорим, как мужчина с мужчиной… Скоро в наших местах многое изменится: новые люди, новые постройки, пейзаж станет неузнаваемым… Насчет вас я уверен, что вы опять скроетесь. Насчет себя я узнал, что меня переведут далеко отсюда… В заморский департамент! Но я бы хотел, чтобы вы наконец сказали мне правду насчет вашей жены. Обещаю вам, что это останется между нами. Сейчас с вами говорит уже не полицейский, а человек… Знаете, у меня тоже есть жена, и… — Он поморщился, уселся на каменное сердце, стащил резиновый сапог, перевернул и тряс до тех пор, пока оттуда не выпал погнутый гвоздь. — Каким образом эта ржавая сволочь умудрилась впиться мне в ногу?

Пока он через носок растирал себе пятку, мне показалось, что я вижу в сотне метров от нас, за спиной у капитана, Рака, который, прячась за кустами, волочет по земле что-то тяжелое и темное. Я понял, что от него не ускользнуло ничего из случившегося здесь и что он проявил инициативу.

— Вы себе представить не можете, Ларсан, какие слухи, какие разговоры ходят о вас по деревне. Я всякого наслушался. Клевета, подозрения, оговор… Знаете, какие нелепые показания мне пришлось записывать! А уж про ящики, которые вы тут заполняли, мне такого наговорили!

— Такие уж это люди. Они не смотрят: они выдумывают. У них потребность сочинять истории…

— Но я готов все забыть. Ну, скажите мне сейчас правду насчет вашей жены, и я это тоже забуду. Что вы с ней сделали, Ларсан? Что вы с ней сделали? Я хочу сказать… то есть… с ее телом!

Вот что их всех волновало! Местных! Театральных! Полицейских!

Мы были одни у каменного сердца и совершенно не видны с дороги. Я сглотнул, вздохнул поглубже, стараясь расслабиться, но мышцы мои одна за другой напрягались. Сейчас точно что-то произойдет!

— Правду, Ларсан… Тело? Где оно?

Я тянул с ответом, сколько мог (я хотел сказать, с нападением), но внезапно, не выдержав, закричал:

— Там!

И второй раз торжественно прокричал:

— Там!

Капитан внимательно огляделся кругом, нахмурив лоб и выпятив губы, он пытался высмотреть на изрытой земле следы возможного захоронения. Я в третий раз выкрикнул:

— Там!

Потому что теперь мы оба видели за обломком стены Жюльетту собственной персоной: она с бесконечными предосторожностями пробиралась между строительными машинами и орудиями. Жюльетта, целая и невредимая! Жюльетта спокойно приближалась к нам.

Капитан застыл рядом со мной, разинув рот. Я бы тоже должен был вздрогнуть и испустить вопль, в котором смешались бы радость, испуг и величайшее удивление, но вместо этого холодно процедил сквозь зубы:

— Да, капитан, вот моя жена! Что еще вы желали бы узнать? Теперь вы от меня отцепитесь?

Жюльетта нас увидела. Я был уверен, что она меня узнала, но она не спешила к нам подойти, шла маленькими шажками и все замедляла ход, останавливалась, озиралась, что-то искала. Обхватила себя руками. Она казалась озабоченной и какой-то потерянной. Словно бросая вызов всей этой черной грязи, она явилась сюда в длинном белом пальто, его полы крыльями опадали вокруг ее тонкого, почти тощего тела. Под пальто у нее был белый же брючный костюм, на котором сверкали побрякушки и широкий золотой пояс. Идти ей было неудобно, каблуки увязали в земле.

Я ждал ее, не сводя с нее глаз.

Жандарм выдал залп очень грубой ругани — последний выпад раздосадованного офицера, побежденного и вынужденного отступить, сойти со сцены после жалкого выступления. Поднимаясь к дороге, он прошел совсем близко от Жюльетты. Я видел, как он ей кивнул и нерешительно протянул руку, словно хотел ее потрогать, убедиться в ее невероятном присутствии, но не остановился. Похоже, Жюльетта не обратила на этого опереточного жандарма ни малейшего внимания. Она продолжала озираться кругом, что-то или, вернее, кого-то отыскивая.

Я осторожно, словно хотел как можно ближе подойти к большой птице, которая вот-вот улетит, направился к ней. Очень скоро я подошел к ней вплотную. Она по-прежнему зябко себя обнимала и улыбалась печально и устало, как улыбаются внезапно возвратившиеся люди, которых считали исчезнувшими навеки. Я ощутил ее дыхание. Я узнал ее духи. По позвоночнику, словно током дернуло, пробежала легкая дрожь.

Я подумал, что мне надо немедленно ее обнять, что я должен с опозданием на несколько месяцев сделать то, что следовало сделать, когда она осела на пол в мертвом углу библиотеки.

Жюльетта сомнамбулически позволила себя поцеловать, но я ощутил сопротивление всей ее плоти. Это было не отвращение, а именно упорное сопротивление. Когда я коснулся ее твердых сухих губ, она деликатно отклонилась, отвернулась, и мне оставалось лишь зарыться лицом в ее все такие же светлые волосы, приложиться ртом к нежному изгибу шеи и вдохнуть ее ненавязчивый стойкий аромат.

Чем глубже мое лицо погружалось в зыбучие пески прошлого, тем более отчетливо я видел юную и хорошенькую Жюльетту моей молодости, тем настойчивее было видение веселой девушки, которая, в бытность нашу студентами, подошла ко мне под сводами нашего университета. И женщина, которую я против всех ожиданий вновь обрел этим тонущим в грязи утром, являлась мне лишь сквозь прозрачную, но искажающую материю утраченного облика.