Каменное Сердце - [3]

— Я совершенно согласен с вашим мнением, — сказал дон Фернандо. — Нам необходимо обеспечить его и донну Гермосу надежной защитой, так, чтобы они не подозревали о грозящей им опасности. Но если положение примет угрожающий характер, принять меры к их безопасности.

— О да! — живо отозвался дон Эстебан. — Они должны оставаться в неведении, особенно донна Гермоса, она так впечатлительна! Бедное дитя! Если наши опасения оправдаются, ей вскоре придется изведать несчастье. Ну, Фернандо, друг мой, посоветуйте нам, как быть, только вы один способны помочь нам в этих затруднительных обстоятельствах.

— Все, что будет в моих силах сделать для спасения тех, кого вы любите, я сделаю.

— Благодарю, но почему вы не скажете: тех, кого вы любите сами, потому что вы уже оказали им огромную услугу.

— Увы, друг мой. Кто я такой? Презренный авантюрист, разве осмелюсь я поднимать глаза так высоко! Я должен исполнять обязанности сторожевой собаки донны Гермосы, которая спасает свою госпожу и умирает у ее ног!

Эти слова были произнесены с чувством такой печали и самоотречения, что дон Эстебан и мать его, тронутые до слез, взяли руки молодого человека и нежно пожали их.

— Не говорите так, брат! — воскликнул дон Эстебан. — Мы лучше знаем донну Гермосу! Это чистейшая и благороднейшая душа на свете. И она любит вас.

— О! — взволнованно проговорил дон Фернандо. — Не произносите этого слова, друг. Донна Гермоса меня любит? Это невозможно!

— Донна Гермоса женщина, друг мой. Вы спасли ей жизнь, я не знаю наверняка, какого рода чувство она испытывает к вам. Наверное, она сама этого не знает, но я убежден, что она вам глубоко признательна, а у девушки признательность обычно переходит в любовь.

— Молчи, сын мой, — вмешалась донна Мануэла. — Ты не должен так говорить о дочери своего господина.

— Да, да, конечно, простите меня, матушка, я виноват. Если бы вы слышали, как донна Гермоса говорила о нашем друге и как потребовала от меня обещания отыскать его и привести к ней — что я и сделаю, клянусь Богом, — вы не знали бы, что и подумать.

— Может быть, но я по крайней мере не стала бы подливать масла в огонь, и ради нашего друга, и ради себя, я сохранила бы свое мнение в глубине моего сердца.

— Не считайте меня глупцом, сеньора, способным безоговорочно принять на веру слова вашего сына. Я слишком хорошо отдаю себе отчет в том, кто я; я слишком хорошо осознаю свое положение, чтобы осмелиться поднять дерзкий взгляд на ту, которую честь предписывает мне почитать за ангела.

— Вы, дон Фернандо, говорите так, как и подобает мужчине, — горячо воскликнула донна Мануэла. — Оставим теперь этот разговор и давайте лучше поищем выход из затруднительного положения, в котором мы оказались.

— Этот выход, — нерешительно сказал дон Фернандо, — кажется, я могу предложить.

Мать и сын быстро придвинули к нему свои кресла, приготовившись слушать.

— Говорите, брат, говорите немедля! Какой вы видите выход?

— Вы извините, если в плане, который я вам изложу, вы усмотрите что-нибудь несовместимое со строгими законами чести, как ее понимают люди цивилизованные, — сказал дон Фернандо, — но прошу вас не забывать, что я был воспитан краснокожим, что человек, в смертельную схватку с которым нам придется вступить, почти индеец, что война, которую он намерен вести с вами, будет сопровождаться предательством и ловушками, что для достижения успеха мы должны будем прибегать к тем же самым способам, сколь отвратительны они ни были бы для нас. Словом, отвечать на измену — изменой, на лукавство — лукавством, потому что если из ложного представления о чести мы будем поступать иначе, то окажемся в глупейшем положении, и он только посмеется над нами.

— К сожалению, Фернандо, вы абсолютно правы, — ответил дон Эстебан. — Правильно гласит пословица: с хитрецами будь сам хитер. Я вполне разделяю справедливость ваших суждений, однако, согласитесь, человеку порядочному, привыкшему прямо глядеть в лицо противника, отвратительно рядиться в лисью шкуру и пускаться на хитрость.

— Что же прикажете делать? Это диктуется нашим положением. В противном случае останется только действовать нашему врагу и не пытаться сорвать его планы, потому что мы все равно не будем иметь успех.

— Пусть будет по вашему, друг мой, если у нас нет иного выхода. Посмотрим, каков же ваш план.

— Вот он. Несмотря на мою размолвку с Тигровой Кошкой, он в последнее время был со мной довольно откровенен. Я знаю столько его тайн, что, как бы он ни сердился на меня, открытой вражды ко мне проявлять не станет. Привыкнув за долгие годы навязывать мне свою волю и распоряжаться мною, как ему заблагорассудится, он пребывает в убеждении, что мои угрозы — всего лишь мимолетная вспышка и что в действительности я не желаю вырываться из тисков его власти. Впрочем, как и все люди, склонные к химерам, Тигровая Кошка, я в этом убежден, рассчитывает, когда это ему потребуется, использовать меня для осуществления своих тайных замыслов, однако при всем его хитроумии я сумею его перехитрить.

— Да, — заметил дон Эстебан, — вполне резонно.

— Не правда ли? Итак, вот что я думаю. Завтра, на восходе солнца, мы отправимся в президио, и я сведу вас с одним негодяем, который мне предан, насколько могут быть преданы люди подобного сорта. Он будет служить нам посредником. Через него мы будем знать о всех действиях Тигровой Кошки в Сан-Лукасе, и для какой цели вербует он леперов. После этого вы вернетесь сюда, а я отправлюсь в степь, к Тигровой Кошке. Таким образом нам удастся выяснить, что замышляет Тигровая Кошка. Вот в чем состоит мой план. Как вы его находите?