Каменное брачное ложе - [32]

Весь дрожа, он поднял правую руку, выставив вверх два пальца.

Испытывая отвращение, Коринф обошел его, остановился у доски, стер формулу и написал:

Почему был Нерон Нероном?

Потому что Нерон был Нероном.

Он положил мел, плюнул на пол и вышел из класса.

Коридор почти опустел; последние участники конгресса заходили в двери зала. У стола девушка складывала книжки стопками. Коринф подошел к ней:

— Помощь не нужна?

Он заметил, что разговор почти не возбуждал его. Девушка вспыхнула, взглянув на него.

— Тут немного работы. А разве вы не должны смотреть фильм?

— Пойдем на фильм вместе.

Девушка покраснела еще сильнее. Коринф оставил книги и спросил:

— Как тебя зовут?

— Карин.

— Норман.

Она вежливо подала ему руку.

— Какие у вас ледяные руки. Вы что, эскимос?

Смеясь, Коринф разглядывал темные брови, голубые глаза, нежную кожу.

На пороге класса появился Шнайдерхан. Он бросил взгляд на Коринфа и исчез за дверью в зал.

Испуганно закусив губу, Коринф посмотрел на Карин.

— Поссорились? — спросила она, продолжая складывать книги.

— Вроде того. Мой лучший друг. Мне не хотелось бы его презирать. В этом не было нужды. Ты не находишь, что иногда на действия не стоит обращать внимания, но стоит прислушаться к словам?

— Что вы хотите сказать? — Она подозрительно посмотрела на него.

— Я хочу сказать, если кто-то, к примеру, совершил… скажем, кражу со взломом. Не беспокойтесь, этот господин не совершал кражи. Но если кто-то совершил кражу и сказал об этом своему другу, то друг не считает его поступок таким уж плохим, потому что он все-таки друг и, собственно, тоже взломщик. Но если он начинает отрицать факт кражи, а друг знает, что кража имела место, то друг начинает его презирать. Не потому, что он украл, но потому, что своей ложью он предал дружбу.

— Если бы моя подруга совершила кражу, я бы сказала ей, что она должна вернуть все, что украла.

— Конечно. Но если украденное уже невозможно вернуть?

— Но ведь это всегда возможно?

Чуть улыбаясь, Коринф глядел на нее.

— Но если все уже продано, Карин?

— Тогда надо все выкупить.

Коринф помолчал.

— Я должен это обдумать, — сказал он.

Когда они вошли в зал, на экране гигантские пигмеи откусывали куски от жареных бутылочных тыкв и кенгуру; проектор стоял посередине, между рядами, и, освещенные мигающими джунглями, они отыскали свободные места сзади. Коринф положил руку ей на плечо.

— Но герр Норман, — прошептала она.

— Я боюсь темноты.

— Ну, вы даете.

Пигмеи охотно открывали рты перед камерой; один из них наблюдал со стороны, хихикая и небрежно держа за крыло курицу.

— Глядите, какой брезгливый, — сказала Карин.

«Если бы он подошел, чтобы воткнуть мне нож в спину, — думал Коринф, — Карин бы поняла, что это он, и он об этом знает; он этого не сделает».

Карин засмеялась. Человек в коротких белых штанишках выдирал пигмею зуб, а тот, визжа, изо всех сил сжимал свой, упрятанный в футляр, пенис; потом человек, зажав зуб в щипцах, смеясь, показал его орущей деревне. И тут пигмей подпрыгнул, выхватил зуб из щипцов и убежал куда-то за кадр. После его поймали, связали и выковыряли, хохоча, из раны остатки корней. В ходе борьбы футляр соскочил с пениса, и, когда соплеменники начали радостно кувыркаться, Карин повернулась к Коринфу.

— Фильм для тех, кто старше восемнадцати, — прошептал он.

— Это просто ужасно.

— Мы нисколько не лучше.

— Вы тоже такой живодер?

— Я? Способен на все. Что вы делаете завтра вечером?

Она посмотрела на экран и снова повернулась к нему.

— Вы — садист? — поинтересовалась она.

— Я всегда работаю без наркоза.

Он засмеялся, поглядев ей в лицо, и поцеловал ее. Она обхватила руками его шею и начала его целовать. Он подул на ее волосы и сказал:

— Ты вкусно целуешься.

— Я чищу зубы каждый день, по два раза.

— Очень хорошо. Еще надо есть много яблок. Именно благодаря яблокам у Евы были здоровые зубы. — «Боже, — подумал он, — что за плоская шутка».

Карин искоса посмотрела на него:

— А с фрау Вибан вы так же быстро разобрались, герр дантист?

— С фрау Вибан? — переспросил он ошеломленно.

— Да, не пытайтесь выглядеть невинно. Я свои глаза не в кармане ношу. Я хорошо видела, как вы вчера с ней говорили, во время обеда и потом.

— И где же ты вчера сидела?

— Почти напротив вас, но вы никого, кроме нее, не видели. Когда вы вышли, она почти сразу вышла за вами, а ваш друг — вы еще назвали его «взломщиком» — последовал за ней. Чудесный конгресс. А от нас эта фрау Вибан требует «приличного поведения».

Коринф погладил ее по шее.

— Я и думать забыл о фрау Вибан, Карин.

— Зато мне о ней забывать нельзя. Если она увидит, как я здесь сижу… Вы лучше руку свою уберите.

Коринф накрыл ладонью ее руку и спросил:

— Завтра в котором часу?

— В одиннадцать? У Цвингера?

— Хорошо. У меня машина.

— Руку уберите.

Кладбище пигмеев. Грот у океана. Широкие ряды черепов, одни поверх других, на некоторых еще сохранились куски плоти и кожи, безграничное пространство, до самого горизонта. На секунду эта картина породила внутри у Коринфа бездонную тишину — тут сверкнула, пронзая его насквозь, пугающая ясность, но на такой краткий миг, что он это позабыл в ту же секунду. Камера старательно работала, показывая некоторые челюсти. Мертвая голова пигмея с сохранившимися волосами, белая, цивилизованная рука, украшенная перстнем с печаткой, взяла нижнюю челюсть и повернула ее перед объективом.