Каменная пациентка - [110]

– Все будет в порядке? – спросила Марианна. Ее губы скривились, она отчаянно нуждалась в успокоении. Но ответить было невозможно; Хелен знала, что все, что выходит за рамки банальных фраз, выше ее сил.

– Спасибо, что уделили мне время, доктор Теккерей. – Она мобилизовала каждый мускул своего тела, чтобы перекрыть слезные протоки.

Когда звонок прозвенел во второй раз, Хелен его проигнорировала. Вернуться в Палату было так же невозможно, как спуститься вниз по Биг-Бену. Она проковыляла в ванную, отделанную деревом и ситцем, и задвинула за собой щеколду. И в кабинке слезы наконец вышли наружу – глубокие противные всхлипы, замаскированные лязгом и свистом старого водопровода и грохотом инженерных работ на улице. Она рухнула на сиденье, прижавшись позвоночником к трубе бачка. Хелен плакала о Марианне, которая не хотела всей этой грязи еще больше, чем она сама. Она плакала о Джулии Соломон, об Адаме и их сыне. Она плакала о Паулине, о Норме, о Сьюзен и Селесте. В эту вереницу лиц вдруг ворвалась и Эжени, склонив голову набок, приглаживая ей волосы и спрашивая – не применил ли мужчина к ней насилие. Хелен засунула себе пальцы в рот, склонившись над чашей, как будто ее могло вырвать этими воспоминаниями, но слезы лишь хлынули еще сильнее, заливая воротник.

Она завидовала не только способности Марианны любить собственного ребенка. Она завидовала также и Хонор, несмотря на ее болезнь; трудной, разочаровывающей дочери, которая была так явно любима своей матерью.

Глава 60

Обычно Хелен любила субботы. Было достаточно переписки и чтения, чтобы занять ее, и, как правило, она что-то смотрела после обеда или вечером. Сегодня, однако, она отменила поход на вечерний концерт. Видимо, прошлое наконец догнало ее вместе с возрастом. События последних дней, казалось, ускорили великое предательство ее тела. Это началось с электронного письма Марианны. Неожиданное столкновение с Джессом на Парламентской площади напомнило, что ей уже девятый десяток. Она превратилась в маленькую старую леди, боящуюся пойти куда-то одной, и придумала катаракту только для того, чтобы находиться в компании Марианны. Но на самом деле она едва ли могла припомнить большее чувство одиночества, чем в момент, когда продавщица ошиблась и приняла Хелен за мать Марианны, и Марианна на секунду улыбнулась – не дежурно растянув губы, как ожидала Хелен, а мягко – и лучики вокруг глаз и губ сделали из просто привлекательной женщины красивую. Все продолжалось не дольше секунды, сменившись окаменевшим подбородком, и это выражение было хуже всех тех, что ему предшествовали.

Хелен чувствовала сухость и ломоту в суставах. Она передвигалась с какой-то новой медлительностью. В зеркале отражались зачатки сутулости – так называемый «вдовий горб». Сейчас, в своей небольшой квартире, она бродила из комнаты в комнату, поправляя и без того ровно висящие картины и вытирая пыль с чистых полок. Интересно, как проводят свои выходные они? Джесс станет сорить деньгами в Настеде, а Марианна, возможно, отправится за покупками или обедать с друзьями. Хелен попыталась думать о чем-либо другом, потерпела неудачу и издала слабый рык разочарования. Беспокоиться о том, где они, что делают, откуда может исходить следующая угроза – теперь, когда почти истек тридцатилетний срок давности? Сообщения от Марианны предполагали, что она пыталась отговорить Джесса от какой-то колоссальной глупости, которая была следующей в его списке действий.

Хелен не могла сосредоточиться на статье, которую собиралась написать – 800 слов для журнала «Сага» о радостях компьютерной грамотности для людей старше семидесяти. Возможность пользоваться Интернетом самой ей приносила мало радости в последние несколько дней. Из любопытства, не в силах забыть страстную мольбу Марианны о защите ее дочери, Хелен ввела имя «Хонор Теккерей» в «Гугл» и залипла на несколько часов в «Инстаграме», прокручивая страницу, пока от мельтешения на экране у нее не закружилась голова. Она поймала себя на том, что стала проверять «Инстраграм» каждый день, чтобы увидеть, как дела у девушки. Работы не соответствовали представлениям Хелен об искусстве, но ее притягивала картина психической хрупкости, явной в хэштегах и неявной в самих изображениях, в весе, внезапно потерянном и набранном, в длинных рукавах и в манере публикаций – то месяцами ничего, то десятки в день. Хонор с благодарностью отвечала своим случайным критикам и имела сообщество товарищей по несчастью. «Господи, если бы все это было доступно в мое время», – подумала Хелен, и поняла, что мыслит категориями настоящей пациентки.

Свежий воздух – вот что освободит ее от водоворота мыслей.

Она завязала шарф вокруг волос, услышала, как хрустнули ее колени – совсем как у Эжени, – когда наклонилась застегнуть ненавистную «липучку» на туфлях, и ступила в тишину бывшего извозчичьего двора, мощенного булыжником. Такие непритязательные послеобеденные прогулки давно заменили ее ежедневные пробежки, но были столь же необходимы. Ее разум прояснялся с каждым шагом, когда она шла через площадь Святого Георгия, мимо своего прежнего дома и через дорогу к голому колючему кустарнику на каменной набережной Пимлико-Гарденс. Вода стояла низко, как никогда, обнажая бурый речной ил, казавшийся ярким под бесцветным небом. На южном берегу из пустыря выросли роскошные квартиры жилого комплекса «Девять вязов». Слева от нее Воксхоллский мост протянулся через реку пятью широкими арками; баржа тащила сухогрузные контейнеры под центральным изгибом. Где-то за этим мостом Хонор Теккерей творила свое искусство, делала «сэлфи» и пыталась остаться в живых.