Камень Шамбалы, или Золотой век - [39]

Просто и без сомнений приходят на ум слова правды, как она есть.

"Глупец! Идиот! Самонадеянный болван! В одиночку решил разрушить целую цивилизацию! Вот и подыхай теперь в одиночку!".

В тот же миг я вспоминаю о Том, Кто меня послал сюда. Мысли снова путаются. Его мощь немыслима. Он может все. И я надеюсь на Него и верю в Него.

Но Он виноват передо мной, виноват в том, что я здесь подыхаю, как собака, брошенная своим хозяином. Могу ли я простить Ему это унижение?

Начинается новая буря, но теперь она разразилась внутри меня. И я уже не вижу ничего перед собой, и бреду, не разбирая дороги, ругая Его, свою судьбу, падая и вставая, падая и вставая....

***

На вторые сутки я уже ничего не соображаю. Да и соображать-то нечего и не о чем. Притупились даже инстинкты, уступив место одному желанию: пить!

Связь с душой ослабела настолько, что похожа на пунктирную линию - то она есть, то нет. В этот день я в основном охаю и лежу. Зато на следующее утро случилось маленькое чудо.

Во-первых, вопреки всем ожиданиям, я не умерла. Во-вторых, у меня оказывается полно сил, и я целый день смогла идти, как заведенная. К концу четвертого дня, внутренние ресурсы истощились настолько, что я впадаю в истерику: хохот, слезы, снова хохот, но слез уже нет, поскольку организм полностью обезвожен.

С этого вечера счет времени был потерян. Сколько минут, суток, дней, ночей - не помню. Будто вечный омут забвения поглотил все мое существо.

Я пришла в себя мгновенно от одной простой мысли: дальше ни шагу - ни смысла, ни сил. Вместе с тем появилась невероятная чистота и ясность ощущений. Говорят, такое бывает перед смертью. Я видела каждую песчинку среди барханов, палящее, пустынное солнце превратилось в настольную лампу, я ощущала небо и каждое движение атмосферы.

И в ту же минуту мне почудилось, будто солнце померкло в лучах другого света, более важного, более светлого, более доброго. И это был не физический свет, хотя и был не только внутри меня, но и вокруг.

Я чувствую, как потрескавшиеся губы растягиваются в мучительной улыбке, и тогда...

***

...Через день последняя крошка и последняя капля исчезли в моем бездонном желудке. Я потряс на прощанье флягой и швырнул ее вдаль. Больше рассчитывать было не на что, и, послав вслед за флягой переполнявшие меня эмоции, я снова зашагал вперед.

К этому времени я уже не ждал никакой помощи, никого не винил и ни о чем не думал. Перед моими глазами был только Камень и больше ничего, и я шел к нему, потому что нужно было хотя бы куда-нибудь идти.

Да и не в моем характере лежать, ожидая смерти.

Я шел не меньше недели. И меня удерживала в жизни только одна мысль: я бесконечнее, чем эта пустыня, ведь и у нее есть конец. Это я шел по ней, а не она по мне, это я пройду ее до конца, а она останется лежать здесь, такая же однообразная и никому не нужная, как горсть пепла.

Я презирал ее, как презирал все, что меня окружало и все, что я знал. Я презирал даже Его за то, что он бросил меня, свое дитя. Более того: Его я даже ненавидел. Положив свою жизнь на престол Его славы, что я имею теперь?

Создав меня таким, какой я есть, Он может, конечно, и уничтожить меня, а затем создать кого-то другого, но тогда почему я должен трепетать перед ним? Почему должен просто подарить Ему право распоряжаться моей судьбой?

Или я всего лишь инструмент в Его руках, который можно заменить в любой момент? Так ведь у меня есть и мое собственное "я", и ему совсем не хочется быть чьим бы то ни было инструментом. К тому же, бросив меня на произвол судьбы, Он поставил крест и на своих планах.

Тут логика отключается, однако, гнев мой праведный с каждым шагом впитывает в себя вязкий песок, пока не настает момент, когда я чувствую, что в моей голове взрываются от ярости тысячи кровеносных сосудов, и тогда....

***

Они стояли друг против друга на расстоянии двадцати метров. Она обостренными чувствами не услышала, а скорее ощутила его приближение, и, повернув голову направо, вся замерла, не веря своим глазам.

Он же увидел ее издалека и шел наискось, пытаясь крикнуть, но не мог. Да и узнал-то он ее только теперь, когда она повернулась.

И теперь они стояли, покачиваясь, молча разглядывая один другого.

В глазах Валентайна не было радости, ибо радость стоила бы многих и многих сил. Но раздражение, в котором он находился долгое время, напротив, могло бы их прибавить. К тому же, подсознание его искало сейчас виноватого, врага, на ком можно было бы сорвать злость за свою слабость и неудачу. Это мог быть и друг, но слабый друг, который молча снес бы все оскорбления и обиды, от которого можно было бы оттолкнуться, чтобы двинуться вверх, набравшись сил.

Что же Джой? Она не подходила для этой цели. В ее глазах Валентайн не находил больше той покладистости, которая поддерживала его прежде. Женщина была сдержана и хладнокровна.

Ярость Валентайна вскипела с новой силой, и радость, волчья радость появилась-таки в его глазах, загоревшись лихорадочным блеском.

Джой ждала этой встречи, ждала и боялась ее... Раньше боялась, а теперь внимательно изучала этого человека, как когда-то изучал ее он. Она даже не удивилась силе, которую ощущала в себе. Ей казалось, что этот несчастный, слабый человек с алчным от бессилия и ненасытности взглядом достоин лишь сожаления и участия, но сражаться с ним ей казалось недостойным.