Камень на шее. Мой золотой Иерусалим - [108]

Галерея Клелии тоже утомляла ее, хотя и по-другому. Лишенная всякой декоративности, небольшая, изысканная, белая, она дышала какой-то холодноватой интимностью. В галерее выставлялась модная беспредметная живопись — бледная и дорогая; по словам Клелии, картины были хорошие, и Клара изо всех сил напрягала зрение и воображение, пытаясь обнаружить их достоинства. Здесь Клелия познакомила ее с Магнусом, старшим братом, зашедшим с единственной целью — поболтать с сестрой. Насколько Клара знала, Магнус занимался политической экономией, но оказалось, он разбирается в живописи, он высказал довольно тонкие суждения о выставке, находя поводы для похвалы и критики там, где Клара видела только невнятицу и упрощенность. Магнус ей не очень понравился, он был слишком похож на отца, слишком сдержан и говорил таким тихим ровным голосом, что трудно было разобрать слова. Когда он ушел, Клелия нетерпеливо повернулась и, как всегда, спросила, что Клара скажет. Та сначала не знала, что ответить, а потом откровенно призналась: «Он мне не очень понравился». Клелия засмеялась и сказала, что он обыкновенный и что пусть Клара подождет, пока не увидит Габриэля.

В последние недели учебного года Клара часто пропадала в галерее у Клелии, которая всегда радовалась ее приходу — она сидела без дела, посетителей было мало, а желающих что-то купить — еще меньше, и если таковые находились, Клелия посылала за Мартином. Оставаясь одна, она украдкой читала книжку. Кларе нравилось ходить в галерею, потому что ей нравилась Клелия, она обнаружила, что мир Бонд-стрит неотразимо влечет ее, соединяя в себе столь многое из того, что ее восхищало и удивляло. Они вдвоем ходили обедать, каждый раз в новое место, и, уставая болтать, слушали разговоры других, и, несмотря на Кларины возражения, Клелия всегда обезоруживающе тактично платила.

За ризотто, грибами и эскалопами с жареным картофелем они клялись друг другу в вечной дружбе — каждая, была достаточно взрослой, чтобы осознавать редкостный характер этого общения. Когда Клара на лето уехала в Нортэм, они писали друг другу длинные, нежные, умные письма, и Клара понимала, что раньше у ее писем никогда не было достойного адресата. В августе Клелия уехала на три недели в Грецию и оттуда присылала открытки. А когда к концу сентября обе они собрались назад в Лондон — Клелия из Афин, Клара из Нортэма, — каждая с нетерпением ждала встречи, и Клара призналась себе и в письме — хоть и непрямо — Клелии, что никто не занимает в ее душе столько места, ни к кому ее так не тянет, как к Клелии.

С Габриэлем Клара познакомилась, как только вернулась в Лондон. В первый же вечер Клелия позвонила ей и после взволнованного обмена новостями сказала:

— Я хочу тебя видеть. Приходи прямо сейчас, немедленно — я так соскучилась, и я познакомлю тебя с Аннунциатой. Обязательно сегодня — завтра она уезжает в Оксфорд.

Клелия говорила о знакомстве с Аннунциатой, как о величайшем удовольствии, которое ей не терпелось доставить Кларе, и Клара подумала, бывают же такие родственники, на которых можно вот так, с гордостью, приглашать, видя в них украшение вечера и дополнение к собственным достоинствам.

— Не знаю, как быть, — ответила она. — У меня еще даже чемодан не разобран.

— Ну прошу тебя, пожалуйста, — сказала Клелия. — Ты обязательно должна прийти.

— Хорошо, — сдалась Клара. — Я сейчас выхожу.

— Знаешь что, — сказала Клелия, — я пришлю за тобой Габриэля, он заедет на машине.

— Нет, нет, что ты! — запротестовала Клара, пораженная таким великодушием за счет незнакомого ей Габриэля. — Нет, я поеду на автобусе, это же рядом…

— Перестань, — перебила ее Клелия. — Габриэль за тобой заедет. Подожди минутку, я ему скажу. — И она ушла, прежде чем Клара успела еще что-нибудь возразить.

Трубку взял Габриэль:

— Алло, — сказал он; голос его чем-то неуловимо напоминал голос сестры. — Здравствуйте, Клара. Позвольте мне за вами заехать. Посмотрите, на улице дождь. Я подвезу вас. Где вы живете?

И Клара, посмотрев в окно на дождь и слыша этот голос и свое имя, произносимое с такой рискованной теплотой невидимыми губами, почувствовала, как тотчас треснуло стекло одиночества, едва коснулся его соблазн живого человеческого общения, и сказала «да, хорошо», и назвала свой адрес — она жила недалеко от Арки.

— Ну, это совсем рядом, — произнес Габриэль.

— Да, — ответила Клара, поселившаяся там именно по этой причине.

— Я буду через пять минут, — сказал Габриэль.

И через пять минут он приехал. За это время Клара успела переодеться в другой джемпер, почти не отличавшийся от предыдущего, — все ее вещи были почти одинаковые. И за эти пять минут она пришла к мысли, что, наверное, влюбится в Габриэля, — лето, проведенное в Нортэме, каждый раз повергало ее в такое состояние, что она готова была влюбиться в первого попавшегося шофера такси или официанта в вагоне-ресторане лондонского поезда. К возможности влюбиться в Габриэля она отнеслась с фаталистской готовностью, думая о том, как это будет чудесно. Пусть он женат, это только увеличивало соблазн — ее всегда привлекала мысль о тайной любви, запутанной, роковой, и она потратила немало времени, без необходимости усложняя совсем простые любовные связи со сверстниками в надежде испить терпкое зелье настоящей страсти, но эти усилия ни к чему не приводили — не хватало ингредиентов, а познакомившись с Клелией, окончательно прекратила вялую интригу с одним из преподавателей, которую поддерживала только ради ее неортодоксальности.