Камень Грёз - [14]

Он сразу же понял, что означает этот вопрос, и кинул на нее взгляд затравленного оленя, ибо он знал, какую власть над человеком может подарить выданное имя.

– Ну же. Ты нарушил покой здесь, – резонно заметила она, – ты вошел в мой лес… Какое имя ты дашь мне за это?

Может, он и не сказал бы свое настоящее имя, может, он и вообще не стал бы останавливаться, но она так строго на него смотрела, что он пролепетал: – Фиан.

– Фиан.

«Светлый» значило это имя, и оно подходило юноше, ибо он был слишком светел для рода людского со своими бледными спутанными волосами и первым пушком бороды. Это было его настоящее имя, дающее над ним власть, саму его душу можно было читать по его глазам.

– Фиан. Фиан… – В третий раз она произнесла его имя еле слышно, как заклинание. – Значит, за тобой гонятся?

– Да, – ответил он.

– Люди?

– Да, – промолвил он еще тише.

– Зачем они охотятся на тебя?

Он ничего не ответил, но она и сама догадалась.

– Пойдем, пойдем со мной, – позвала Арафель. – Думаю, мне надо заняться этим вторжением, пока им не занялись другие. Пойдем, не бойся меня.

И она раздвинула для него колючие заросли. Он еще чуть помедлил и послушался ее, неохотно и очень осторожно двинувшись за ней следом в обратный путь, удерживаемый ничем иным, как лишь собственным именем.

Она немного прошла в ту сторону, откуда он прибежал, пользуясь ради него временем смертных, а не собственными стремительными путями, известными ей в Элде. Но затем она свернула с широкой тропы. Чащоба, рожденная темным сердцем Элда, была неприятным местом, ибо Элдвуд был добрее в прежние дни, и в нем все еще сохранялся дух погибшего света; но молодые деревца, попадавшиеся им на пути, всегда чувствовали себя здесь одинокими. Они пропускали свои корни в остовы наползающих холмов, создавая предательски непроходимые барьеры. Ни один человек не смог бы отыскать путей Арафели, не говоря уже о том, чтобы выследить ее ночью вопреки ее воле, но она терпеливо расчищала дорогу следовавшему за ней юноше, то и дело останавливаясь и разводя для него ветви. Поэтому у нее было время оглядеться по дороге, и она была потрясена переменами, происшедшими в ее лесу, который она так хорошо знала. Она видела медленную, тяжелую и мудрую работу корней и ветвей, инея и солнца и несказанную славу ее, пробуждающуюся к жизни этой неожиданной ночью. Снова и снова оборачивалась она, чувствуя нерешительность за спиной: мальчик ловил ее взгляд и, несмотря на свою бледность и страх, с новыми силами преодолевал камни и льнущий к нему бурелом – покорно он следовал за ней, словно лишившись воли или последней надежды на иную судьбу.

– Я не оставлю тебя одного, – повторяла она. – Не спеши.

Но он ни разу ей не ответил, ни единым словом.

Наконец деревья слегка расступились на самой границе Нового леса. Арафель хорошо знала это место. Лай гончих доносился из долины Кера, из глубоких лощин, прорезаемых рекой меж холмами, – там лежала земля людей со всеми их делами, дурными и хорошими. Она вспомнила на мгновение о своем изгое и о той ночи, когда он бежал отсюда, – лишь на мгновение ее мысли унеслись далеко, в невидимую даль, и вот уже вновь вернулись к этому времени, к этому месту, к этому мальчику.

Она шагнула на выступ скалы на вершине последнего холма, и вся долина Керберна раскинулась у ее ног – темная дымка в лунном свете. Каменная башня давно выросла на холме за долиной. Люди называли ее Кер Веллом, но настоящее ее имя было иным. Люди беспамятны: они разбросали старые камни и взгромоздили друг на друга новые. Вот как изменили годы облик мира.

Лишь мгновение назад отсюда бежал старый воин или это было много лет назад?

Наконец подошел и мальчик, задыхаясь, он упал на край покатого камня, и струны арфы зазвенели. Он опустил голову и стер со лба пот, откинув спутанные светлые волосы. Затихший ненадолго лай снова возобновился и звучал теперь гораздо ближе, Фиан поднял испуганный взор и вцепился в скалу.

Сейчас, сейчас он побежит, куда поведет его ее светлая воля. Страх разрушал заговор. Мальчик вскочил на ноги. Она метнулась вперед и вновь остановила его легким прикосновением к его пышущей жаром руке.

– Здесь граница моих лесов, – промолвила она, – а там охотятся псы, от которых ты никогда не сможешь оторваться, никогда. Лучше оставайся здесь со мной, Фиан, право, лучше. Это твоя арфа?

Он кивнул, прислушиваясь к гончим. А после отвернулся от нее, чтобы остановить взгляд на темном море деревьев.

– Ты сыграешь для меня? – попросила она. Арафель хотела этого с самого начала, с первого долетевшего до нее звона струн; и желание это горело в ней куда как сильнее, чем любой интерес к людям и собакам. Это было эльфийское любопытство, невинная простота; оно было, как это свойственно ее народу, мудрым и истинным, а значит, выше него не было ничего.

Юноша заглянул в ее внимательные глаза, словно опасаясь, не обезумела ли она; но, возможно, он уже миновал страх, и надежду, и доводы разума. По крайней мере, все это исчезало из его взора, и он снова опустился на край скалы, снял арфу с плеча и расстегнул чехол.

Темный лес расцветился золотыми звездами – так это было прекрасно: арфа была совершенна, за пределами мастерства смертных, а звук ее – более чем красив. Когда Фиан взял ее в руки, она запела живым голосом. Он прижал ее к себе, словно защищая, и поднял свое бледное, все еще угрюмое лицо.