Камень астерикс - [11]

— Безумный!.. Ты более не вернешься на землю!..

— Значит, у вас нет счастья!.. — твердо ответил рыбак и обвел глазами окружающих его. — Значит, у вас нет свободы и справедливости!.. Я так и знал… И когда я уезжал с земли, то сказал Урании: «Единственная моя!.. Если я не вернусь обратно, то знай, что нет на острове женщин волшебного рая… Все, что доносится к нам волнующими слухами об их жизни, — есть лживый бред… Недаром же они так боятся, чтоб правда о них не достигла земли!.. Разве скрывают, когда хорошее?..»

От укоризны краска обиды выступила на щеках женщин. Но они засмеялись надменным смехом и сказали:

— Неправда!.. С тех пор, как мы покинули землю, счастье витает с нами даже во сне… За злые же слова свои ты будешь наказан тем, что умрешь…

Вечером был созван суд, на котором участь незнакомца должна была решить сама королева.

Мессалина взглянула на Гермеса долгим испытующим взглядом, как умела смотреть только она одна, и сказала:

— Рыбак!.. Так ли твердо ты любишь Уранию, что готов умереть за нее?

— Да… — ясно и радостно ответил юноша.

— Хорошо… — раздумчиво согласилась Мессалина. — Согласен ли ты умереть даже в том случае, если одна из нас вернется на землю, чтоб передать Урании, твоей возлюбленной, будто ты коварно изменил ей и остался на острове? Что женщины — опутали тебя своими сетями? Что ты пресмыкаешься среди них и ползаешь — как жалкий раб любви, — а мы злорадно мстим в твоем лице всем мужчинам за те унижения, которые испытали на земле? Что у тебя нет даже сил достойно умереть?..

Тень страдания мелькнула на лице Гермеса. Но он пересилил себя и ответил:

— Да, даже в таком случае я встречу спокойно смерть…

— Сестры!.. — кротко улыбаясь Гермесу, сказала Мессалина. — Этот человек выдержал труднейшее из испытаний любви… Благородство его необыкновенно. Пусть же он возвратится на землю и передаст, что мы, действительно, достигли высшего счастья и что свобода научила нас также быть и справедливыми…

— Да будет так!.. — подтвердили женщины…

Только хранительница королевских покоев Кассандра, недовольная решением, заметила:

— Не пришлось бы нам, королева, раскаиваться в своем поступке. Если Гермес вернется к Урании и на земле окажется хотя одна счастливая женщина, то могут ли остальные из нас оставаться спокойными?.. И не захотят ли вернуться к прежним очагам?.. Великое горе предвещает нам приход этого рыбака!..

Урания, прибытия которой с нетерпением ожидали на острове и о которой уже сложили таинственные легенды, явилась не одна, а в сопровождении пяти женщин, беззаветно ее чтящих.

Торжественное празднество было устроено в честь них. На берегу залива возвели каменную площадку для танцев с белыми колоннами по углам. Для королевы и Урании были устроены в скале два полукруглых возвышения — вроде тронов.

В тихий вечер, когда погасли последние лучи зари и кроткие звезды наполнили голубым мерцанием вселенную, величественное шествие направилось к морю. Хор девушек в белых туниках с распущенными волосами и факелами в руках пел гимн девственнице Ниобее. А на берегу было разложено десять громадных костров по числу хилий, и каждая хилия должна была приветствовать Уранию.

Празднество открылось символическим обрядом сжигания одежд, в которых прибыли женщины.

И каждый раз, когда пламя, рассеивая золотые гаснущие искры, поднималось вверх, главная жрица острова, старая девственница Веста, громко возвещала:

— Так да погибнет в очистительном пламени все, что напоминало бы о лживой суете земли, где рабство и страдание были уделом женщин!

Хор же девушек с возженными факелами пел:

Пусть душа женщины будет подобна чистому пламени с его

неугасающим светом, —

…Женщины — тогда вам откроется счастье небес!

Привет той, которая отказалась от обманчивых радостей земной любви, —

Привет тебе, достойнейшая из женщин, — Урания!..

После совершения обряда каждая из спутниц Урании должна была выйти перед собравшимися и рассказать им правду о своей жизни.

Сказала первая, — гордая Этна, девушка с бледным благородным лицом:

— Он — был юноша, одаренный талантами и многообещающий, если бы порок не изъел, подобно ржавчине, его души. У него была слишком слабая воля, чтоб отказываться от удовольствий жизни, и дни его проходили в беспутных пиршествах… За что я полюбила его?.. Я не знаю и сама… Может быть — я полюбила в нем скрытые возможности добра, и мне было жаль его напрасно гибнущих сил. Я хотела поднять его слабый дух на вершины творчества, какие только доступны мужчине…

Любовь наша продолжалась двенадцать полнолуний. Вначале он как будто подчинился моим желаниям, красота исцеляла его гибнущую душу… Я еще пламеннее полюбила его за это, а может быть, за возвышенность моих собственных осуществлений в нем… Ведь мы часто любим людей не за то, что они добры, а за то, что они дают возможность нам самим делать им добро…

Но юноше, очевидно, наскучила его новая жизнь в борьбе с темными пороками духа. Моя требовательность — казалась ему женским капризом; желание не видеть в нем недостатков — он объяснял моим себялюбием, — мою настойчивость — холодностью и жестокостью души. И он возненавидел меня — как ненавидят злых деспотов… И однажды ушел от меня к той, которая льстила ему, поощряла его пороки, расслабляла его больную волю и потому нравилась ему.