Камень ангела - [17]

— Значит, она тебе нравится, — сказал друг Черного Джека.

И голос Черного Джека ответил:

— Да, она ничего.

— А ты думаешь, она с тобой пойдет?

Черный Джек что-то пробормотал, но Саймон не расслышал его слов, которые сопровождались тихим неприятным смехом.

И тут Саймон увидел мать, приближающуюся к дому со стороны церкви. Со сжавшимся сердцем он наблюдал за Мари, которая шла танцующей походкой.

Черный Джек тихо сказал своему приятелю:

— Теперь уходи, — и сам отступил в тень ближайшего переулка.

Когда Мари поравнялась с ним, Черный Джек шагнул к ней и схватил за руку. Саймон услышал, как она вскрикнула «Ой!» от удивления, когда Черный Джек потащил ее в переулок. Саймон так далеко высунулся из окна, что чуть не выпал, пытаясь увидеть, что там происходит. Он услышал, как они переговариваются шепотом, и мать пытается возражать. Она вырвалась из рук Черного Джека и вернулась на улицу, но тот сгреб ее в охапку и поцеловал. Она снова вырвалась и побежала в трактир.

Саймон замер, сердце его бешено колотилось. Он услышал, как его зовет миссис Баттеруорт, но даже не шевельнулся, пока на лестнице не застучали ее тяжелые шаги.

— Проклятый мальчишка! И куда это он подевался?

Саймон выскользнул из комнаты матери и грубо протиснулся мимо миссис Баттеруорт, стоявшей на площадке.

За весь вечер не выдалось и минутки, чтобы поговорить с матерью. В трактире становилось все многолюднее, и посетители напивались все сильнее. Мари танцевала и пела для них, а в промежутках носилась между кухней и залом. На лбу ее поблескивали капельки пота. Саймон нарезал хлеб, раскладывал жаркое, мыл горшки. Он действовал еще более неуклюже, чем обычно, и проливал все больше. Наконец миссис Баттеруорт велела ему мыть пол. Затем ему пришлось притащить бочки из подвала и принести воду с водокачки. В трактире завязалась драка — правда, не страшнее, чем обычно, — и миссис Баттеруорт вышвырнула драчунов на улицу. Однако скоро все они вернулись.

Выглядывая из кухонной двери, Саймон видел, как компания Черного Джека разгуливается все веселее. Он требовал у матери Саймона одну песню за другой, а когда мимо проходила Сьюзен, пытался усадить ее к себе на колени. Сьюзен отталкивала его, хихикая. Лицо Саймона горело от ненависти, когда он наблюдал за происходящим. У Черного Джека были черные волосы с сединой, выбивавшиеся из-под косынки, щетина на подбородке; в расстегнутом вороте рубашки проглядывались более темные волосы на груди. На тыльной стороне обеих рук вытатуирована роза. Однако к облегчению Саймона Черный Джек и его приятели удалились еще до того, как пришло время закрывать кабак.

Постепенно трактир опустел, потому что назавтра был рыночный день, и всем придется рано вставать. Мари вошла на кухню, заправляя волосы под чепчик. Она устало улыбнулась сыну, но Саймон не ответил ей улыбкой.

— Что он тебе сказал? — спросил он по-цыгански.

— Кто? — осведомилась мать, все еще занятая своими волосами.

— Фу! Какая вонь в этой комнате! — сказала Сьюзен, входя торопливой походкой. — Помоги-ка нам — нужно отскрести столы.

Мари взяла тряпку, но Саймон поймал ее за рукав.

— Я тебя видел! — заявил он, на этот раз по-английски.

Мать удивленно взглянула на него, но потом поняла, о чем он говорит.

— В пивном зале? — осторожно спросила она.

— Нет — на улице.

Сначала Саймону показалось, что она хочет отчитать его за то, что он шпионит за ней, но мать лишь сказала:

— То, что обычно говорит всем служанкам.

Саймон знал, что она лжет, и это задело его больнее, чем, бывало, побои.

Мать повернулась, чтобы идти, но Саймон остановил ее:

— Он мне не нравится.

— О, Саймон, — вздохнула мать. Она не смотрела ему в глаза, и вид у нее был расстроенный. — Он ничего такого не сказал — просто хотел удостовериться, что я буду для него петь. Вот и все.

«Нет!» — хотелось закричать Саймону, но он не мог.

— Не уходи, — прошептал он.

Теперь мать смотрела на него. Она коснулась его лица и прижала к своей щеке его руку. Он был выше ее.

— Саймон, — произнесла она мягко. — Я никогда тебя не оставлю.

И он наконец-то расслабился, потому что знал, что теперь она говорит правду.

9

В ярмарочный день, казалось, весь город собирался на рыночной площади. На Смити-дор, которая вела к реке, располагались более пятидесяти мясных лавок. Наверху были вывешены головы свиней, овец и коров, и потроха падали на булыжники, отчего дорога становилась скользкой, и Саймон не мог пройти мимо, не набив себе шишку. А вот его мать ловко прокладывала себе путь с корзиной на голове, пробираясь к рыбным лавкам у реки, затем к прилавку с живыми гусями. Саймон следовал за ней, изо всех сил стараясь не отставать.

Были тут и коробейники, продававшие амулеты из сушеных жаб и заячьих лап, чтобы отгонять чуму. Один человек предлагал подстричь волосы и бороды или вырвать больной зуб. Последние осенние яблоки были свалены грудами на одном конце рыночной площади, вместе с репой и капустой. А еще были ларьки, в которых продавали изделия из дерева, метлы и соломенные шляпы. Перед женщинами стояли корзины, полные утиных и гусиных яиц, в других корзинах сидели цыплята и голуби, которые в панике громко хлопали крыльями. Рыночные инспекторы проверяли качество эля и других товаров и следили, чтобы покупателей не обвешивали; блюстители закона кружили на окраинах рынка, выискивая тех, кто незаконно продает свой товар, не уплатив за место на рынке. Среди всей этой толчеи разгуливал церковный сторож со своим крашеным жезлом, в куртке из грубой шерстяной материи с сорока восьмью серебряными пуговицами, стегая несчастных, которые были привязаны к позорному столбу, — чиновник получал по четыре пенса за каждого. Один из подмастерьев красильщика сидел в колодках, а вокруг было полно мусора, который можно было швырять в него.