Камелия - [2]

— Прочь, негодные! — закричал Берт, бросив в них камень. Когда чайки улетели, издавая сердитые крики из-за того, что пришлось оставить завтрак, Саймондз подошел поближе и ужаснулся от увиденного.

Мальчик был прав: это женщина. Берт догадывался, кто это, несмотря на то что она лежала лицом вниз и тело наполовину погрузилось в грязь. Изгиб ее бедер, круглый зад и длинные стройные ноги сразу выдавали ее.

— О нет, только не ты, Бонни, — прошептал Саймондз, сдерживая подступившую к горлу тошноту. — Только не это!

Он знал, что, прежде чем прикоснуться к ней, надо позвать на помощь. Но все же он заставил себя сделать это, чтобы чайки снова не напали на нее. Берт снял курточку на берегу и, спустившись с обрыва, стал медленно продвигаться вперед.

За все пятнадцать лет службы в полиции Берту пришлось пережить всевозможные чувства из-за этой женщины. Он восхищался ею, желал ее, но в последнее время в основном презирал и жалел. Когда он был юным констеблем, ее чувственная красота преследовала его во снах.

Но сейчас на ее бедрах и руках виднелись синяки, а когда еще одна чайка ринулась вниз пировать, Саймондз прогнал ее криком.

— Убирайтесь, вы, мерзкие птицы! Оставьте ее в покое! — завопил Берт. Его ноги все глубже погружались в грязь.

Звук машины, остановившейся на мосту возле устья, вернул Саймондза на землю. Он оглянулся и увидел, как полицейские Хиггинс и Ров перелазят через ограду. Вдруг Берт осознал, что его могло затянуть в грязь по пояс, тогда он не выбрался бы без веревки.

— Нам позвонили на станцию, — закричал Хиггинс. — Старик выгуливал собаку и что-то заметил. Мы на всякий случай привезли болотные сапоги. Кто бы это мог быть, не знаешь?

— Это Бонни Нортон, — отозвался Саймондз. Он пытался высвободить ноги и удержать равновесие. — Нам надо ее вытащить, пока не собралась толпа. Надевайте сапоги и тащите веревку и доски.

Это было отвратительно — вытаскивать такую красивую женщину за ноги. Тело, которое желали многие мужчины, бесстыдно обнажилось, когда грязь затянула ее платье. Кружевные трусики разорвались и стали грязными от речной воды, золотистая кожа была испачкана. Но когда полицейские перевернули ее, чтобы ухватиться понадежнее, из лифчика вывалилась грудь — белоснежная, с розовым соском, маленькая и прекрасная. Мужчины стыдливо отвели глаза.

Хиггинс очнулся первым и прикрыл ее одеялом.

— Как же ее занесло к реке?! — угрюмо спросил он.

Ров пожал плечами. Он был на несколько лет младше своих коллег и слыл суровым и бесчувственным человеком. Он не так давно жил в Рае и не знал, какой была Бонни раньше.

— Полагаю, напилась, как обычно, — проговорил он.

В двенадцать часов того же дня Берт Саймондз вышел из полицейского участка и закурил. Ему надо было побыть одному, чтобы собраться с мыслями.

Полицейский участок находился на площади Черч-сквер, прямо напротив приходской церкви — маленького здания из красного кирпича, построенного в викторианском стиле. Казалось, оно извинялось за дерзость находиться среди соседей родом из четырнадцатого и пятнадцатого столетий. Новый полицейский участок строился на Синк-порт-стрит, возле железнодорожного вокзала. Берт из соображений практичности был рад переезду, но все же знал, что будет скучать по мирному церковному дворику, по видам на болото с задней стороны здания и по тому, что участок находился в самом центре. Но сегодня он не думал об окружающей его красоте, как обычно это делал, останавливаясь здесь. Сейчас его мысли полностью были заняты Бонни.

За всю его карьеру не было драматичней момента, чем тот, когда он нашел ее тело. Сейчас предстояло рассказать о случившемся дочери Бонни.

Это было невыносимо. Рубашка Берта была мокрой от пота, а штаны прилипли к ногам, от них все еще пахло речной грязью.

— Как сказать такое пятнадцатилетней девочке? — вздохнул Берт.

Летом 1950 года Бонни вместе с мужем и дочерью переехала в Рай и поселилась в красивом доме на Мермайд-стрит. С первого же дня о ней заговорил весь город. Не только потому, что ей был двадцать один год и она была ослепительно красива, или потому, что у нее был солидный муж, который был намного старше ее и довольно богат (они сразу вызвали плотника, чтобы переделать дом), Бонни во всем была уникальна.

Она была воплощением перехода из строгих военных сороковых годов в пятидесятые. Ее светлые волосы сверкали, как у голливудских актрис, она носила яркие облегающие свитера, узкие юбки до середины икры и туфли на высоких каблуках. Ее упругий круглый зад, который соблазнительно раскачивался из стороны в сторону, когда она прогуливалась, катая ребенка в коляске, мог остановить движение на дороге. А когда она беззаботно рассказывала о том, что выступала в театрах Вест-Энда, ее пожилые соседи удивленно вздыхали. Были, конечно, и такие, которые не верили в то, что Бонни была танцовщицей, но все выяснилось, когда Бонни увлеклась любительским театром, — местные девушки, игравшие там, выглядели коровами по сравнению с ней. Дежурный отделения как-то описал ее в нескольких словах: «Я видел фотографии девочек, которых называют сексуальными кошечками, но пока я не встретил Бонни Нортон, то думал, что все это фотомонтаж».