Камчатка - [69]

Традицию ассоциировать звезды с божеством не искоренил даже научный прогресс. В 340 году до нашей эры Аристотель в своем сочинении «О небе» обосновал идею сферичности Земли – ведь, когда происходит лунное затмение, тень от Земли на Луне всегда круглая. В самой пространной главе этого сочинения Аристотель объясняет, что Вселенная – это небесная сфера, в центре которой и находится Земля. Позднее в «Метафизике» он привел технические детали устройства Вселенной: она состоит из концентрических сфер, выполняющих различные функции. Некоторые сферы несут на себе планеты. Движение этих планет объясняется уже не движением идей, как у Платона, но, на языке кинетической физики, причинно-следственными закономерностями. Проследив эту цепочку причин и следствий вплоть до первопричины, Аристотель утверждает, что самую первую сферу, первое небо, привел в движение «Неподвижный Перводвигатель», как он его сам именует, – то есть Бог. Некоторые комментаторы Аристотеля рассудили, что Перводвигатель вращает всю систему, но сам Аристотель утверждает, что каждая планетарная сфера имеет свой мотор. Значит, двигателей пятьдесят пять, по числу сфер, – иначе говоря, имеется пятьдесят пять богов. Испугавшись этой множественности и ее логических последствий, позднеантичные и средневековые переводчики Аристотеля заменили слово «боги» на «разумы» и «ангелы». Правда, от этого образная сила текста не пострадала.

Некоторые народы постигли, что небеса влияют на нашу жизнь в куда более конкретном смысле, чем следует из гороскопов и богословских трактатов. Обосновавшись в долине Нила, североафриканские племена земледельцев вскоре обнаружили связь между состоянием реки и звездой, которую мы называем Сириусом, а они именовали Сотисом: начало разлива Нила совпадало с первым появлением Сотиса над горизонтом вскоре после рассвета. Египтяне верили, что в течение ночи Ра, бог Солнца, пересекает иной мир и к утру возвращается в наш. За его странствиями, разделенными на двенадцать этапов, люди могли следить по звездам. Позднее день тоже разделили на двенадцать частей, по аналогии с ночью. Потому-то современные сутки составляют двадцать четыре часа: двенадцать часов света и двенадцать – тьмы. Измеряя время часами, минутами и секундами, мы пользуемся шестидесятеричной системой счисления, унаследованной от вавилонян. Число шестьдесят они выбрали, так как оно имеет много простых делителей (жаль, что Бог дал нам десять пальцев, а не двенадцать).

Несколько столетий наука шла своим путем, все дальше уводившим ее от религии. Коперник обосновал, что небесные тела обращаются не вокруг Земли, а вокруг Солнца. Но много лет молчал – ведь церковники преследовали вольнодумцев. Кеплер тоже держал язык за зубами. Галилей поступил иначе – и сильно поплатился за свое безрассудство. Но в последние десятилетия нет другой науки, которая говорила бы о Боге больше, чем астрономия. Эйнштейн задавался вопросом, сколько вариантов для выбора было у Бога, когда он творил Вселенную. Стивен Хокинг, обосновывая необходимость прийти к единой теории макрокосмоса, замечает: «Это все равно как прочесть мысли Бога». Источники космического излучения, обнаруженные спутником «Эксплорер-66», ученые называют «отпечатками Божественного разума». В их устах слово «Бог» ассоциируется не столько с церковью, сколько с интуитивным знанием того, что все сущее четко упорядочено и имеет высшее предназначение; астрономы включились в поиски смысла жизни, которые раньше были монопольным занятием философов и богословов. Зато философы с богословами явно перестали поднимать глаза к небу.

Иногда мне кажется: все, что нужно знать об этой жизни, содержится в учебнике астрономии. Из него мы узнаем, какое место занимаем во Вселенной: мы – случайно возникшее явление на планете, находящейся не слишком далеко и не слишком близко от Солнца – одной из миллионов звезд. Мы узнаем также, что у звезд, как и у нас, есть свой жизненный цикл; например, Солнце через пять миллиардов лет умрет, когда, исчерпав все свои запасы водорода, начнет остывать и сжиматься. По логике вещей, человечество не переживет смерти своего небесного светила и потому, точно так же как Моисей не увидел Земли обетованной, не сможет полюбоваться уникальным зрелищем: через десять миллиардов лет расширение нашей Вселенной прекратится, и она начнет съеживаться, и время потечет вспять: к кружке прирастет отломившийся носик, дождь польется снизу вверх, с земли назад в облака, числа, мелькающие на счетчике бензоколонки, будут не увеличиваться, а уменьшаться…

Астрономия учит нас, что Бог (если он, конечно, есть) окружает свои действия завесой секретности: гравитационные коллапсы – например, то, что происходит со Вселенной в результате сжатия, – случаются только в местах, которые, подобно черным дырам, не испускают ни лучика света, а следовательно, незримы для стороннего наблюдателя.

Из учебников астрономии мы узнаем, что время относительно. Вблизи таких массивных небесных тел, как Земля, оно течет медленнее: если одного из близнецов отправить в космос, а другого оставить на нашей планете, космонавт состарится быстрее. В учебниках астрономии изложен принцип неопределенности, сформулированный в 1926 году Вернером Гейзенбергом: невозможно одновременно определить местоположение и скорость частицы, ведь чем скрупулезнее мы вычисляем один из этих показателей, тем меньше получаем информации о другом. Из этого следует, что предсказать будущее невозможно. Что ж, если мы и в настоящем не можем разобраться… Свет распространяется с высокой, но все-таки конечной скоростью, и потому звезды, которые мы видим, – не те, что существуют сейчас, а те, что были раньше: созерцая Вселенную, мы видим вовсе не ее настоящее, но ее прошлое. (Да уж, время не только относительно. Оно еще и престранно устроено.)