Калиш (Погробовец) - [31]

У Лысого сверкнули дико глаза.

— Эй, ты! — закричал. — Еще недостаточно я тебе сбил спеси?

Сонка приласкала и успокоила князя.

— Лучше и ты удирай в другой раз! Мне, старику, нечего там было делать, когда я был уверен в сыне!

Князь поклонился, Лысый протянул ему жирную, опухшую руку. Пшемко пожал, и простились.

Во дворе люди и лошади были готовы. Слеза набежала на глаза Пшемка, когда он увидел свою дружину в ранах, ограбленную, жалкую. Махнул им рукой. Даже слова не сказали друг другу, так как кругом стояла челядь, посмеиваясь над жалким видом отряда.

Стегнув лошадей, выехали из замка, и только в поле Пшемко свободнее вздохнул и взглянул назад, а по лицу видно было, что думает о мести.

Днем и ночью ехали по разграбленной стране, торопясь в Познань, где князя не ожидали так скоро.

Воевода и старшее начальство больше рассчитывали на калишского князя, чем на другие средства освобождения, поэтому все изумились, когда Пшемко как-то утром появился у ворот.

В замке все заволновались и побежали встречать.

Мина, освободившая своего князя, ехала рядом с ним, нисколько не скрываясь.

Мгновенно двор заполнился женщинами, челядью, народом.

Орха сообщила новость Люкерде, и та в каком-то ей самой непонятном состоянии тоже побежала встречать мужа.

Пшемко, слезая с коня, увидел ее стоявшей, слегка покрасневшей, с протянутыми руками. Она казалась взволнованной, текли слезы.

Пшемко увидел это, но эти признаки чувства не подействовали на него. Нескоро подошел он к ней, лишь со всеми по очереди поздоровавшись.

Это ясно высказанное равнодушие заставило остыть ее сердце; смутившись, княгиня отошла к дверям, и когда муж подошел к ней, здоровалась с ним так же робко и смущенно, как и раньше.

Между тем спутники князя рассказывали любопытной толпе, кто и как его вызволил, кому он обязан тем, что не пришлось дольше сидеть в гнилом подвале.

Мина выросла в глазах всех, и лица, раньше ее не переваривавшие, теперь были ей благодарны и удивлялись, как храбро и удачно она все устроила.

Пшемко, вернувшись свободным, уже горел лишь гневом и метал угрозы против Лысого.

Вечером собрались приветствовать князя и духовенство, и ближайшие из землевладельцев, узнавшие о его возвращении; радушно и весело принимал гостей Пшемко.

Рассказывали друг другу подробности сражения, в котором лучше всех отличался князь со своей дружиной и именно благодаря тому, что проник в гущу неприятелей, был окружен со всех сторон. Вернувшиеся из плена засвидетельствовали, что польские рыцари храбро сражались, и что даже немцы признали это.

За ужином Люкерды уже не было. Запершись у себя вместе с Орхой, плакала она над собой и над тем презрительным приемом, какой оказал ей муж при всем дворе.

Ее печаль еще усилила нарочно прибежавшая Бертоха, оживленно болтая и хваля Мину, которая ради своего князя не колебалась поехать и зуб за зуб воевать с разбойником Лысым.

Превозносила и ее привязанность к князю, лишь бы досадить Люкерде. Наконец возмущенная Орха силком вытолкнула назойливую женщину.

Оставшись одни, обе стали снова плакать.

— Мне здесь не жить, мне здесь не выжить! — плакала Люкерда. — Я здесь хуже служанки! Челядь насмехается, девки хохочут, муж пренебрегает! Были б у меня крылья, я бы улетела отсюда прочь, да, прочь!.. Пошла бы пешком к деду, на конец света, лишь бы стыда не переносить!

Орха обнимала ее, но слов успокоения не хватало. Годы не несли ничего, кроме новых огорчений.

Только маленькая группа людей уважала и скорбела над княгиней. К ним принадлежал Заремба с неразлучным другом Налэнчом. Оба они хотели приблизиться к княгине, помочь ей и утешить, но боялись и на себя, и на нее обратить внимание. Бертоха только ждала, чтобы в чем-нибудь обвинить Люкерду. Она готова была открыть им дверь, ввести, служить посредницей, чтобы пожаловаться и затем погубить.

Заремба, с первой же встречи горячо полюбивший княгиню, хотя этого никому, кроме Налэнча, не доверил, не отваживался подойти к ней, избегал даже Орхи и только издали наблюдал или предостерегал через других.

Достаточно ловкий, не показывая вида, что постоянно занят думами о княгине, пользовался другими так, чтобы ей помочь, а самому остаться в тени.

Одна лишь Орха догадывалась, что он к ним хорошо настроен, и радовалась, что хоть один-то благожелательный человек нашелся при дворе, но и она, боясь пересудов, избегала Зарембы. Впрочем, почти весь двор был на стороне Бертохи и Мины, которые умели всячески заручаться друзьями.

Заговор против мешающей всем няни созревал. Мина давно заявила, что она должна попасть на службу к княгине. При этом подмигивала, предвещая, как она ей будет служить!

Несколько раз заговаривала об этом и с князем.

— Чего ради буду я сидеть в дыре какой-то, прячась ото всех? Отчего бы мне не быть вместе с княгиней?.. Тебе бы не надо было тайком ко мне пробираться.

Князь отмалчивался. Боялся дяди Болеслава, его наблюдательности и людей, ему обо всем сообщавших.

Дядя и сам, и через духовенство несколько раз обращался к нему с замечаниями относительно Люкерды. Пока был жив Болеслав, Люкерду надо было уважать и беречь, так как старик всегда становился на ее защиту.