Калигула - [12]

– Рим теперь свободен? Тут стало безопасно? – спросила я Калигулу, когда узнала об отъезде Тиберия.

Какая наивность!

– Да нет же, – вздохнул брат. – До сих пор преторианцев связывал долг служения императору. Теперь же, когда его нет рядом, их единственным командиром стал Сеян. Не думаю, что он будет сдерживаться. Отныне этот человек опаснее, чем когда-либо. Я уже слышал о том, что богатые римляне и сенаторы спешно разъезжаются по загородным имениям в страхе перед грядущим.

– Но император по-прежнему контролирует преторианцев, разве нет? – подсказывала я то, что хотела слышать. – Сеян ведь должен перед ним отчитываться, как и раньше.

Агриппина, которая писала что-то в углу, подняла голову:

– С чего ты взяла, что император хоть когда-нибудь контролировал преторианскую гвардию и Сеяна? Ничего подобного.

Я наморщила лоб, но Калигула согласно закивал:

– Запомни мои слова: Сеян только что стал самым могущественным и опасным человеком в империи и, скорее всего, останется таковым, пока Тиберий не захочет вернуться. А поскольку ему не удалось занять место в очереди на императорский трон, он проберется туда другим путем, вот увидишь. Я боюсь за Нерона и Друза сильнее, чем раньше.

Мои мысли погрузились в трясину тоски. Мне-то новость об отъезде Тиберия показалась хорошей. Я уже размечталась о том, что без постоянного императорского внимания дни побегут легко и приятно, что жизни наших старших братьев больше ничего не будет угрожать, а весь Рим расцветет. Но если верить Калигуле, над Римом сгущались грозовые тучи, а наша семья стояла прямо на пути у префекта.

Мы пребывали в тревожном ожидании довольно долго. Лишь к весне настроение на вилле улучшилось – дошла весть о том, что старшие братья снова возвращаются.

Глава 3. Неприятности

В то утро, когда мы пошли встречать братьев, в порту оказалось необыкновенно людно. Как военная гавань и главная городская верфь, он и в обычные дни кипел жизнью, но в тот день там было настоящее столпотворение, на окрестных улицах скопились тележки и повозки с припасами, повсюду шныряли солдаты, пытаясь поддерживать порядок. Помню, что спросила у матери, в чем причина необычной активности.

– Фидены, – обронила она коротко, будто одно это слово все объясняло.

Ей было некогда отвечать на вопросы. Мать вела через толпу четырех детей. Помогали ей шестеро крепких слуг и четверо рабов.

Но мое любопытство пересилил здравый смысл, и я не унималась:

– И при чем тут Фидены? – Мне было известно, что это город на берегу Тибра чуть выше по течению от Рима, но и только.

Мать раздраженно обернулась ко мне, одновременно хватая за руку Друзиллу, чтобы та не свернула куда-нибудь в задумчивости.

– В Фиденах обрушился амфитеатр, – сказала она рассеянно.

Поскольку мать снова отвернулась, на этот раз чтобы подтянуть к себе поближе Агриппину, я поняла, что больше ничего от нее не добьюсь. Зато рядом со мной возник Калигула.

– Я слышал, это настоящая катастрофа. Погибли тысячи людей. Все строение развалилось на куски. Говорят, в Фидены посланы войска, чтобы хоть как-то помочь.

От одной мысли о таком количестве смертей мне стало тошно. Но как я уже говорила, мы пришли в порт для встречи братьев, завершивших службу в легионах. Трирема из Сиракуз, везущая солдат из Африки, уже причалила, трап был спущен. Воины, которые возвращались в город на отдых или отслужив свой срок, терпеливо ждали на палубе с вещевыми мешками за спиной. А на носу, у самого трапа, стояли Нерон и Друз – бронзовые от загара, с выбеленными солнцем волосами, более похожие на берберов, чем на римлян, в парадной форме и невыразимо красивые. Снаряжение и оружие братьев держали их личные рабы, остальное же имущество привезут позднее на вьючных животных. Большинство солдат сохраняли почтительную дистанцию между собой и молодыми трибунами, только один человек в шлеме с крестом центуриона стоял с ними и болтал совершенно как равный с равными. Я увидела, как Нерон засмеялся над какой-то репликой, а центурион развязно ухмыльнулся.

Сбоку от меня неодобрительно хмыкнула Агриппина, и я закатила глаза. Пина готовилась принять роль римской матроны и воспринимала все слишком уж серьезно, на мой вкус. Как только сестре исполнилось тринадцать лет, ее сосватали Домицию Агенобарбу, дальнему родственнику почти на двадцать лет ее старше и с пугающей репутацией. Несмотря ни на что, Агриппина была твердо настроена извлечь из брака максимум выгоды и предполагала использовать супруга для закрепления собственного положения в высших кругах римской аристократии. Я не сомневалась в том, что она преуспеет и справится с распутным и мерзким Домицием.

Друзилла улыбалась от уха до уха, любуясь братьями, которые шутили с центурионом и ждали команды высаживаться. Внимание же Калигулы было занято чем-то другим.

Когда я заметила, что младший из братьев стоит чуть позади нас и хмурится, по спине у меня пробежал холодок: эта складка между бровями означала, что случилось нечто плохое. Взгляд Калигулы был направлен не на корабль и не на старших братьев, а бегал по толпе вокруг нас, то и дело задерживаясь на лицах. Короткий обмен окриками и свистом на триреме, похоже, означал разрешение высадиться, и началось движение. От радостного возбуждения Друзилла не могла устоять на месте.