Калигула - [160]

— Могу я поговорить с тобой с глазу на глаз, император?

Калигула прогнал всех, и только два германца остались стоять рядом с ним, как две колонны.

Калигула отмахнулся.

— Эти не считаются, они не знают латыни. Итак?

Цереал поставил на карту все.

— Я обо всем расскажу, император, если ты при свидетелях пообещаешь освободить меня от наказания. И еще одно: поскольку я о заговоре только знал, но не принимал участия, преступление мое состоит исключительно в молчании. Ты как отец поймешь, что я не мог заставить себя донести на сына. Я заклинал, его отказаться от этой затеи снова и снова! Но юность безрассудна, и, к сожалению, я не имел успеха. У меня слабое сердце, император, я не перенесу и самой легкой пытки. Тогда ты окажешься снова ни с чем и будешь каждый день бояться за свою жизнь. Поэтому, если я заговорю, то потребую не только безнаказанности, но и высокого вознаграждения, которое позволит мне спокойно и без забот провести остаток дней в моем загородном имении.

— Если ты поможешь полностью раскрыть заговор, я пообещаю тебе при свидетелях безнаказанность и вознаграждение. Сотни тысяч сестерциев достаточно?

— Ты невысоко ценишь свою жизнь, император. Для меня же она бесценна, поэтому будет справедливо, если мы увеличим сумму договора в десять раз. За миллион сестерциев ты узнаешь все.

Калигула уже начал терять терпение, но втайне должен был признать правоту сенатора. Что такое миллион по сравнению с его бесценной жизнью?

— Хорошо, Цереал, я согласен.

Позвали Каллиста, который вместе с писарем составил договор, и все имена стали известны. Преторианцы, не мешкая, рассыпались по всем направлениям, чтобы арестовать изменников. Калигула же честно выполнил все пункты договора, и Цереал получил обещанную премию за предательство.

Арестовали Бетелена Басса, нескольких сенаторов и всадников. Почти все они сразу же признали вину, и только нескольким пришлось «помочь» пыткой.

Калигула праздновал триумф. Победа — победа по всему фронту! Он хотел превратить казнь изменников в массовое зрелище и долго обсуждал это со своими советчиками. Местом проведения казни были выбраны ватиканские сады, куда пригласили очень много зрителей.

31

Дул попутный ветер, и маленький парусник императорского флота летел по волнам, как на крыльях. Для Сабина было загадкой, как такое маленькое суденышко могло отыскать в открытом море крошечный остров? Корабельный префект только рассмеялся, когда Сабин спросил его об этом:

— Да, есть всякие способы, хотя главное, конечно, опыт. Сначала я ориентировался на мыс Кирки, а там поверну по солнцу на юг и буду плыть до самого острова Понтия, где мы тебя и высадим. В тридцати милях от него к востоку лежит Пандатериа — наша следующая цель.

Он знает, что там живет Агриппина, но остерегается произносить ее имя.

— Что ты там будешь делать?

Префект повернул к нему обветренное лицо, ухмыльнулся и пожал плечами.

— Ничего, что бы касалось тебя, трибун.

Сабин хлопнул его по плечу и снова принялся смотреть на воду. Когда вдалеке показался остров, он спросил:

— Где мы причалим?

— С восточной стороны есть маленькая гавань. Там живет только пара рыбаков.

— Какого размера этот остров?

— Где-то пять миль в длину, а пересечь ты его сможешь в самом широком месте за полчаса. И все-таки это счастье быть сосланным сюда, а не на Пандатерию или Синонию: те острова не больше двух акров, за час можно обойти все.

— Спасибо за пояснения. К счастью, я отправился сюда добровольно и долго не останусь.

— Но провести здесь всю жизнь… — префекта передернуло. — Да, ничего хорошего, но пока человек живет…

— …он надеется! — закончил Сабин.

В гавани их уже ждали легионеры, которые, правда, не знали, что им пришлют в начальники трибуна, но рассчитывали получить кого-нибудь вместо Приска.

Слуга помог Сабину надеть броню, шлем и сандалии и проверил быстрым взглядом состояние короткого меча.

— Вот они удивятся, господин, — сказал он, — когда увидят, что на место центуриона прибыл трибун.

— Легионер не удивляется, Руф, а подчиняется, центурион ли его командир или трибун.

— Так точно, трибун!

И все-таки они немало удивились, собравшиеся легионеры. Ни один из них не был здесь добровольно, каждый когда-то проштрафился и под угрозой позорного увольнения из легиона должен был пробыть здесь какое-то время.

Один из солдат вышел вперед и отрапортовал:

— Приветствуем тебя, трибун! Декурион Квинт Кукулл и его двенадцать легионеров построены в честь твоего прибытия!

Сабин подавил улыбку, потому что у слова «Кукулл» было еще значение «дурачок» или «лентяй».

В Риме его познакомили со списком солдат охраны. И напротив имени декуриона он прочитал: «Около пятидесяти лет, мужественный, всегда готов лезть в драку, вспыльчивый, был неоднократно разжалован, в конце концов служил декурионом сирийского легиона. Рекомендовано обращаться жестко, но справедливо».

«Да, — подумал Сабин, — внешность твоя о многом говорит, мой друг». Два глубоких шрама — один ото лба к правой щеке, другой от левой щеки к подбородку — рассекали широкое лицо. Раны эти так искажали его рот, что казалось, будто Кукулл всегда ухмыляется. Его левый глаз был мутным и, по всей вероятности, слепым, правый угрюмо смотрел на Сабина.