Калигула - [90]
На цыпочках пробрались в кубикулум из большого атрия Калигула и Макрон. Удалил Макрон знаком слугу, стоявшего у ложа. Сами постережем, мол, драгоценный сон императора. Понадобится кто, вызовем.
Раб повиновался беспрекословно. Мало кто осмеливался в эти дни возражать Макрону. Один только Калигула, ну, и Харикл. Один по праву родства императору, другой, видимо, духовного превосходства. И один, и второй раздражали Макрона. Чувствовалось, что хочется предводителю преторианцев и этих последних смести с пути. Пока не выходило, но это пока…
Стояли вдвоем у ложа императора Макрон и Калигула. Искали в чертах спящего или пребывающего в забытьи Тиберия следы смерти. Находили. Едва теплилась жизнь. Мгновения уходили за мгновением, складываясь в часы. Но император жил. Под утро пришел в себя. Едва слышно, но довольно внятно сказал:
— Дайте поесть. Лекарь, дурень, голодом морит. Глобули дайте! сладкого как хочется…
Переглянулись Макрон с Калигулой. Что там уж прочел преторианец в глазах наследника, кто знает. Махнул на Калигулу рукой. Подошел быстрым шагом к изголовью, сгреб рукой одеяло, одно из вороха тех, которыми буквально закидали мерзнущего старика слуги.
Скрипнула дверь за спиной Калигулы, встал на пороге Тень…
— Может, и время уж, — прошептал он наследнику. — Но я бы подождал. Ждать осталось недолго…
Калигула застыл, не отвечая. Макрон прижал одеяло к лицу старика, держал, пока не прекратились содрогания тела, не остановились руки, скребущие ложе.
Отбросил одеяло. Потер свои руки, уставшие от работы. Недолгая была работа, да утомила. Не каждый день такое.
— Все, — сказал потом Макрон, обернувшись к Калигуле. — Теперь все. Так ты помни. Это я тебе дал, как и другое. Я тебе все дал, что мог. Теперь ты. Так ты помни, не забывай…
Природа, как известно, не терпит пустоты. Она созидательница и разрушительница. Она — мать, но она же и убийца. У нее умирает один, рождается другой. И при этом ей совершенно не важно, кто сменяет друг друга. Даже у власти в Риме. Что ей Рим? Сменяют друг друга народы и государства, тянется нить жизни издалека, не рвется, довольно и этого.
Только как же не счесть это злою шуткой природы? Умер один тиран. В том же году родился другой. Разрешилась благополучно от бремени Агриппина, сестра Калигулы, в том самом году. В том же Анции, где когда-то родился Гай, в декабре. И привела на свет нового Луция Домиция Агенобарба. Впрочем, история помнит его под другим именем. Звали его Нерон Клавдий Цезарь Август Германик. Еще короче и объемней: Нерон!
Глава 14. Рим приветствует тебя
Ему исполнилось двадцать пять лет. Он все еще был никем, просто частным лицом в Риме. Впрочем, не так. Не так стоило думать. Он был и еще кем-то, пусть по правовым статусам государства ничего из этого не следовало. Сонаследником молодого Тиберия Гемелла. Еще — правнуком Августа. Сыном Агриппины и Германика. Кровь Цезарей текла в его жилах. Сегодня Гай стал и убийцей принцепса, но кроме него и Макрона об этом никто не знал, а Макрону, бывшему соучастником, следовало молчать и трепетать. Они были с Макроном еще и соначальники над преторианской гвардией, и этого тоже никто не знал. Мысленно Гай давал себе слово: убрать элемент соучастия, сонаследования и прочих «со» из собственной жизни. Он собирался стать всем для Рима, а не еще кем-то, как теперь. Разве солнце нуждается в одобрениях или упреках, когда взращивает или убивает? «Я раскачал качели», — говорил он себе. Не совсем представляя, что бы это значило. Раскачал качели? В этом было все; но не было ничего определенного. Воспоминание о том, как взлетала отцовская нога с маленьким Гаем на ней. Отголосок смеха Друзиллы. Они любили кататься вместе, и рыжая прядь волос щекотала шею, когда она падала на брата и прижималась к нему во время полета…
— Лети в Рим, — сказал Калигула Макрону. — Завещание Тиберия формально[193], отражает лишь имущественную сторону. А я старший в семье. Старик и вовсе был не в своем уме, разве можно завещать Рим ребенку? Завещание недействительно, вот и все.
Макрон слушал, хмуря брови. На лице была тщательно выписанная зависть, не ошибешься в определении. Калигула приходил к власти, его, Макрона, стараниями. Можно сказать, руками Макрона отрывал империй[194]. И, если это так легко, то почему бы не сам Макрон, Невий Серторий Макрон и для себя, не для этого вот?! Что же, мысль, так ясно читаемая на его лице, была по сути правильной, но преждевременной. Времена «солдатских» императоров для Рима были впереди, но Макрону не суждено было это узнать. Он не успевал за Калигулой, проигрывал ему на шаг. Вот и сейчас, словно угадав мысли соучастника, будущий император продолжил:
— Просто напомни им, чей я сын. Назови Агриппину, они заплачут. Скажи о Германике, они увенчают тебя миртом, если не лавром, и я не римлянин, если ошибся в этом! В день, когда отец умер, люди осыпали камнями храмы, опрокидывали алтари богов, некоторые швыряли на улицу домашних ларов. Скажи им, все изменилось сегодня, и пусть возвращаются в храмы, и возносят хвалы богам, потому что вернулся Германик, я вернулся! Без разбора возраста, пола, сословия — Ромул
