Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы - [39]

Отлично помню того канцелярского служителя. Помню, как он вдруг вырос передо мной, в синей униформе, помню его оплывшее, сизое лицо. Мне показалось, что у него три носа. Я весь затрясся, увидя его, приняв за полицейского, — и тут он схватил меня за шиворот.

Он и в самом деле выглядел величественно, словно полицейский. Эта синяя душа казалась суровой и холодно неподкупной. Когда он вскинул свои густые брови, я обреченно подумал, что передо мной сама грозная, суровая, неумолимая Честь.

И не сомневался в том, что он видел все.

— Украл, мошенник! — крикнул он, держа меня за шиворот. — Сознавайся, я поймал тебя на месте.

Он появился из корчмы, и это лишь добавляло ему величия. Он был высшим существом, тем, кому дано право есть и пить. А у меня к тому времени уже два дня не было во рту ничего, кроме нескольких хлебных корок. И потом, я украл — ох, украл-то зря! — уж лучше бы я украл хлеб!

«Все, конец, — думал я, — сейчас поведет в полицию. А я-то собирался выправить в полиции документ!»

— А ну-ка выкладывай все, потому как я служитель самого председателя, понял? — пропыхтел мне в лицо синий человек, и это звание — служитель председателя — внушило мне еще больший ужас, чем если бы он сказал: «Я полицейский».

— Я просто так поднял, хотел вернуть ему, — проскулил я, ожидая, что сейчас посыплются оплеухи, как это было в обычае у мастера.

Но он не стал меня бить. Он схватил меня за руку и потащил в корчму. Хотя точно уж я и не помню, тогда потащил или позднее.

Мне пришлось рассказать ему все. Мы сидели с ним позади стойки, у накрытого красной скатертью круглого стола. Он взял у меня краденое удостоверение и, нацепив окуляры, внимательно изучал его.

— Ты негодяй и мошенник, — объявил он наконец. — Но… — тут он поглядел на меня так, что я задрожал, — но на этот раз я не стану доносить на тебя. Хочешь помочь мне?

— Хочу.

— Писать-читать умеешь?

— Умею.

— Запомни: ты у меня в руках. Я служитель у самого председателя, одного моего слова достаточно — и тебе конец! Господин председатель очень мне доверяет, понял? Он очень мне доверяет.

Я, трясясь всем телом, кивнул.

— Будешь исполнять все, что я тебе прикажу, но никому о том и заикнуться не смей, понял? А скажешь словечко — так и знай: не сносить тебе головы, понял? Я, служитель председателя, стану тебе благодетелем, так и быть.

Оборотясь к стойке, он громко захохотал:

— Служитель председателя — благодетель что надо! А?

Удостоверение он у меня отобрал. Отвел к себе на квартиру, хоть и скудно, но накормил.

— Вычту из твоего жалованья, — произнес он значительно.

Кроме должности председательского служителя он еще исполнял обязанности дворника в доходном доме на окраине города, где и жил; его квартира выходила на лестницу. Под лестницей был еще маленький треугольный закут, служивший ему кладовкой; там я и спал первые две-три ночи на кишевшем насекомыми матраце, брошенном прямо на пол. В кладовке было малюсенькое круглое окошко, забранное кованой чугунной решеткой с цветочным орнаментом; по ночам на лестнице горел дешевый газовый светильник — трубка без стекла, и его холодное колеблющееся пламя отбрасывало на стену через решетку круглого отверстия странные продолговатые арабески, которые неустанно двигались и изгибались, как в танце. С моего места мне был виден и сам газовый язычок, я смотрел на него часами, когда насекомые не давали спать, видел, как он бьет, как машет своими двумя крылышками, словно огненная бабочка, как трепещет при малейшем дуновении — от его мук стена позади него почернела.

VII

— Нынче же доложу о тебе господину председателю, — объявил синий человек наутро.

Я испугался, но оказалось, что мой новый знакомый и впрямь желал мне добра. Он продиктовал прошение на имя председателя судебной палаты с нижайшей просьбой принять меня на службу писцом. Писал я, конечно, ужасно дурно, без конца сажал ошибки, отчего мой благодетель потерял терпение и совершенно рассвирепел.

— Ну что мне с тобой делать? Даже этого слова не знаешь? — взвивался он при каждой моей грубой ошибке.

— Я знал, только позабыл, — безнадежно пытался я защищаться, а сам вспоминал при этом, что знал-то я слово только во сне, а теперь оно кануло в непроглядную тьму.

И пока он стоял надо мной с чернильницей в руках, в памяти у меня стал как бы проступать его голос… Я вспоминал, что однажды он уже поучал меня… вот так же… во сне… он был учитель… учитель гимназии… и тогда я смеялся над ним, невзирая на его грозный вид… Словно из тумана возникло в памяти и его имя… Микша Кёбдек…

Осыпаемый резкой бранью, я дрожа переписывал заново прошение. И никак не мог взять в толк, чего он от меня хочет. Под прошением я должен был вывести ту фамилию, которая стояла в украденном удостоверении.

Синий человек сунул в карман прошение, школьное удостоверение и ушел. Он казался мне необычайно умным: это надо же, простой слуга, а пишет, читает не хуже епископа! Что же удивительного, если господин директор так ему доверяет.

Весь день напролет я ломал себе голову над тем, как же я стану писцом, ежели слуга знает куда больше меня. Я почти не сомневался, что господин служитель господина директора ниспослан провидением мне в наказание, дабы раскрыть мне глаза на всю мою никчемность, ужасающую, дерзость и глупость моих тайных устремлений. Как грозна и удивительна жизнь!