Калевала - [10]

Но не окончилась на том работа: чтобы прочно было лезвие и остро жало, стал готовить кузнец состав для закалки стали, сок для крепости металла. В ключевую воду добавил Ильмаринен щепоть золы и немного щелоку, но, отведав, остался смесью недоволен. Тут поднялась из травы пчела, покружила и подлетела к кузнечному горнилу. Увидя пчелу, попросил ее славный кователь принести на крыльях меду, а на языке нектар семи луговых цветов, что нужны ему для состава, закаляющего сталь и смиряющего ее нрав.

На беду подслушал шершень, слуга Хийси, с берестяной кровли кузницы, как собрался Ильмаринен закалять железо, и стрелой полетел к хозяину. Вскоре вернулся он, принеся с собой ужасы Хийси: шипение змей, черный яд гадюки, муравьиные укусы и нутряную желчь жабы, — все это бросил шершень в состав для закалки стали, в сок для крепости металла. Ильмаринен же подумал, что это пчела принесла ему сладкий мед и нектар луговых цветов, которые ждал он.

Достал кузнец из огня железо и погрузил его в готовую смесь. Вышло оттуда железо злым и беспощадным и коварно нарушило клятвы. С тех пор злобно режет оно людской род, не жалея ни брата, ни сына матери и заставляя кровь беспрестанно струиться из ран.

Дослушав повесть Вяйнемёйнена, закачал старик бородатой головой:

— Знаю я теперь происхождение железа и его коварный нрав, теперь я затворю кровь в твоей ране.

И начал знахарь свое заклятие:

— Беспощадное железо,

Сталь, могучая изменой!

Ты величия не знало,

Молоком неудержимым

Из сосцов девичьих брызнув,

Из тугих грудей пролившись.

Ты величия не знало,

Когда пряталось в болоте,

Где тебя топтали волки

И давил медведь мохнатый.

Ты величия не знало,

Когда, взяв из черной топи,

В горн, сияющий от жара,

Тебя бросил Ильмаринен.

Ты величия не знало,

Клокоча кипящей лавой

У огня в жилище жутком

И навек давая клятвы

Не язвить людского рода.

Ну а ныне, став великим,

Ты от ярости трепещешь,

Честь и клятвы преступило,

Сделавшись началом бедствий,

Проливая кровь людскую.

Кто тебя ко злу принудил?

Лютостью такой насытил?

Воротись, железо, с миром,

Осмотри свою работу

И поправь беду умело —

Затвори ворота крови.

Кровь, остановись, довольно!

Ток умерь и стань недвижно,

Как стоит во мху осока,

Как стоит валун на поле,

Как вода — в окне болотном.

Ну а если бег умерить

Ты не можешь по природе,

То струись по телу в жилах,

Не багря камней и пыли.

Жить тебе пристало в сердце,

Печень с легкими — твой погреб:

Возвращайся в дом, не мешкай,

Нет нужды лицо кропить мне.

Если же меня не слышишь,

Укко есть, живущий в тучах,

Укко есть, держатель мира,

Укко есть — твой рот зажмет он,

Положив листов лазурных,

Высыпав цветы златые.

Снизойди, отец великий!

Снизойди — запри рукою

Эту рдеющую рану,

Запруди потоки крови!

Пока говорил старик ведовские речи, все больше укрощала кровь свой ярый бег и наконец утихла вовсе. Тогда послал старик сына в кузницу приготовить целебную мазь, чтобы без следа затянулась злая рана Вяйнемёйнена.

Взял мальчик нежные стебли знахарских трав, что никому почти ни здесь, ни в прочих краях не известны, взял цвет тысячелистника, медовые соты, собрал на щепу дубовый сок и бросил все это в кипящий котел. Три дня и три ночи варилось в котле снадобье — наконец, снял мальчик пробу и увидел, что не готова мазь, не то вышло средство. Тогда добавил он в варево новых трав — тех, что ведомы лишь сильнейшим в мире знахарям и чародеям, и после того еще три раза по три ночи кипятил на огне котел, пока не выпарился отвар до густой мази.

Решил мальчик проверить волшебное средство, вышел из кузницы и помазал сломанную осину — и исцелилось Дерево, распрямило стройный ствол, распушило ветви и стало крепче и краше прежнего. Помазал мальчик расколотый камень — и срослись куски, потер рассекшиеся скалы — и сошлись половины.

Принес он отцу целительную мазь, отдал в руки и сказал:

— Удалось мне это зелье — лечит оно даже камни. Старик попробовал мазь на язык и нашел средство годным. Натерев Вяйнемёйнену зельем рану, вытянул колдовской старик из тела песнопевца все боли и запер их обратно в ту страшную гору, из которой выходят болезни, — и ушла послушно боль внутрь утеса. Нога же Вяйнемёйнена стала крепче прежнего, исцелившись и внутри, и снаружи, так что никаких следов не осталось на месте страшной раны. И возрадовался мудрый певец, и заказал грядущим народам не делать на спор ни лодок, ни иного дела и не хвалиться будущей работой, ибо только великий Укко конец всем начинаниям дарует, а без него и герои слабы, и руки сильного — немощны.

10. Ильмаринен выковывает Сампо

От старика-знахаря погнал Вяйнемёйнен коня прямиком в Калевалу — только мелькали вдоль дороги деревья, — и ничего уже с ним по пути не случалось. По полям и болотам, по холмам и лесам мчались, скрипя полозьями, сани, а когда подъехал вещий певец к пределам родимой Вяйнёлы, к границам Осмо, то возрадовался и сказал такие слова:

— Пусть растерзает волк сонливого лапландца! Пусть приберет чума Йоукахайнена! Говорил он, что никогда не вернуться мне живым в долины Калевалы, но не вышло по его!

От радости искусно запел Вяйнемёйнен дивную руну и напел золотую ель на краю Вяйнёлы. Подняла она вершину к небу, подперла тучи и распустила золотые ветви. Пел, заклиная светила, старец, и спускался месяц на верхушку, и сходила небесная Медведица на ветви… Но недолгой была радость Вяйнемёйнена: чем дальше заезжал он в родные земли, тем тяжелее становилось у него на сердце и тем ниже склонялась его голова, ибо обещал он за свою свободу послать в угрюмую Похьолу славного Ильмаринена.