Калёные тропы - [115]

Он повернул лошадь и, тронув шпорами, помчался обратно.

Харламов деловито установил ручной пулемет и, бормоча что-то, прилег за него, проверяя прицел. Неожиданно впереди послышались звенящие звуки, и в той стороне, где над лесом виднелись башни замка, появились в небе шесть черных точек.

— Степан, — сказал Митька, — эвон гудят!

Харламов привстал над кустом. Самолеты шли низко, едва не цепляя за вершины деревьев. Сделав боевой разворот, они с оглушительным ревом понеслись над участком полка.

— Смотри-ка, что делается, — прошептал Митька, увидев, как по всему полю взлетали вихри огня.

Харламов, стиснув зубы, молча наблюдал за воздушной атакой. Покружившись над эскадроном Ладыгина, самолеты пошли влево по фронту, в сторону Львова, где между горами белел дымок бронепоезда.

Поле стонало и содрогалось от взрывов. Из-за леса палили десятки вражеских батарей. Вокруг черными столбами взлетала земля.

Ладыгин лежал на холме и вглядывался в линию окопов. Там не было заметно движения, но дальше, у леса, низко нависая, ползло длинное облако пыли. За шумом стрельбы Ладыгин не сразу услышал, что чей-то голос несколько раз окликнул его. Ильвачев толкнул его в бок. Он оглянулся и увидел незнакомого красноармейца с черным от пыли и пота лицом. Открывая рот, боец что-то кричал.

— Громче! Не слышу! — крикнул Ладыгин.

— Комполка убили!.. Комиссар приказал вам на полк заступать!.. Идемте, я провожу!

— Ильвачев! — крикнул Ладыгин. — Передай Вихрову: вступить в командование эскадроном. Стойте здесь, и ни шагу назад!

Он вскочил и, пригнувшись, побежал мелким кустарником.

— Куда, чумовой? Раненых подавишь! — вдруг раздался сбоку сердитый девичий голос. — Ой, извиняюсь! — признав Ладыгина, вскрикнула Дуська. — Я думала, кто в тыл спасается.

Ладыгин оглянулся. В кустарнике лежали раненые. Подле них хлопотали Маринка и Сашенька.

— Чего ж это вы, сестры, почти под самым огнем расположились? — сказал Иван Ильич. — Вы бы подальше отошли.

— А нам так ловчей. Мы их тут принимаем, а потом по этой балочке, — Дуська показала на заросшую кустами лощину, — в тыл направляем. Там, в балочке, у нас линейки стоят.

— Ну, смотрите, чтоб вас не убили..

— Ничего до самой смерти не будет, — храбро сказала она. — Как там мой мужик, товарищ комэск?

— Живой! — уже на бегу крикнул Ладыгин.

Дуська поднялась во весь рост и, словно не слыша пуль, летевших мимо нее, по-хозяйски огляделась вокруг.

— Саша! — позвала она. — Вот еще один ползет. Видать, тяжело раненный. А ну, давай, детка, поможем ему.

— Сейчас, Дуся! — живо откликнулась Сашенька. — Повязку вот наложу.

Она ловко наложила повязку на руку раненого и, быстрым движением поправив съехавшую на затылок буденовку, подбежала к подруге.

— Где раненый? — спросила она.

— А вот лежит, — показала Дуська. — Только там снаряды рвутся… Тьфу, дура! — она отмахнулась от пули, свистнувшей у ее головы. — Ты не боишься?

— Ничего, привыкла. — Сашенька улыбнулась своей ясной улыбкой и вдруг, тихо ахнув, стала тяжело валиться на Дуську.

— Ты что, Саша?.. Ты что?.. Саша!.. Саша!.. — отгоняя страшную мысль, заговорила она, подхватывая Сашеньку и видя, как мертвенная бледность разливается по ее нежному лицу.

Они вместе медленно опустились на землю. Сашенька вытянулась. На ее пухлых, совсем еще детских губах пузырилась кровавая пена.

— Ой!.. Ой!.. Ой!.. — отчаянно закричала Дуська. — Ой, убили! Ой, Сашу убили, — заламывая руки, заголосила она, то склоняясь над Сашенькой, то порываясь куда-то бежать.

К ним подбежала Маринка.

— Ты что, Дуська, кричишь? А ну, спокойно, спокойно, — деловито заговорила она. — Да не кричи же ты! Смотри, она дышит. Давай снимем с нее гимнастерку… Осторожно… Стой, я поддержу… Так. Теперь рубашку снимай?.. Ну вот гляди — сквозное ранение. Давай иод, бинты… Поддерживай! Ну…

Маринка наложила повязку, ловко перебирая руками вокруг обнаженной груди и спины Сашеньки, начала бинтовать.

— Ничего, будет жива наша девочка. Только вот легкое, видно, задето, — озабоченно говорила она. — Ну вот! Теперь клади ее на бок.

Сашенька очнулась. Морщась от боли, она молча смотрела на них.

— Ну, ты, Дуся, посиди подле нее, а я пойду к раненым, — сказала Маринка.

Она поднялась и побежала на перевязочный пункт.

— Ах, ты моя родная! Ах, ты моя птичка золотая! — приговаривала Дуська, склонившись над Сашенькой. — Ну вот видишь, и лучше тебе. Сейчас мы тебя на линеечку и в госпиталь отправим. И все пройдет. Еще как плясать будешь! — утешала она, хлюпая носом и утирая кулачками бежавшие по лицу крупные слезы.

Сашенька пошевелила губами.

— Что, что ты говоришь? — недослышала Дуська.

Склонив голову набок, она припала ухом к самому рту Сашеньки и стала слушать, что она шепчет. Жалость, любопытство, озабоченность отражались на ее лице.

Наконец она поднялась и, присев, внимательно посмотрела на Сашеньку.

— Позвать его?.. Да нет, миленькая, как его позовешь. Слышишь, какой бой идет… Уже три атаки отбили. А он на эскадрон заступил. Дело ответственное… А то, что ты говорила, будь спокойна, все как есть передам. Так и скажу: Саша, мол, наказывала не забывать и почаще писать…

Из лощины показались трубачи полкового хора. Каждый в паре нес подмышкой пустые носилки.