Каков есть мужчина - [113]

– Да, в Оксфорде, – говорит она.

– В том же колледже? Где и Саймон?

– Нет, я думаю.

– Саймон в Святом Иоанне, да?

– Верно.

– Что ж, – произносит он чуть мечтательно. – С ними было так весело те несколько дней. Что думаешь насчет ужина?

– Я думала, мы куда-нибудь выберемся.

– Ну, это мысль. А куда?

– В то место в Ардженте?

Он знает, о чем она говорит, – они уже много лет туда ходят.

– Конечно. Это будет здорово. Я позвоню. Зарезервирую столик.

– Хочешь, я позвоню?

– Нет, думаю, я справлюсь, – говорит он.

Телефон на серванте. А рядом с ним пухлая записная книжка, заполненная номерами от руки. Он листает страницы в поисках нужного номера. Затем берет телефон и медленно, старательно нажимает кнопки. Пока ждет ответа, прижимая трубку к уху, он рассматривает свое перекошенное, разделенное рамой отражение в темном окне.

За несколько дней Корделия привела дом в порядок. Она вызывает рабочего, чтобы закрасить пятно у подножья лестницы. Находит и устанавливает ультразвуковой прибор, который должен отпугивать мышей, не позволяя им хозяйничать в доме. Она поручает Клаудии разные задания, и, похоже, та ценит это. Через несколько дней весь дом кажется более ухоженным и опрятным, более обжитым.

Вместе они ищут по Интернету подержанные машины, продающиеся поблизости. И находят кое-что, по ее мнению, подходящее для него – пятилетнюю «тойоту-RAV4» с автоматической коробкой передач. На следующий день они едут в Феррару посмотреть машину, и Корделия торгуется с продавцом, в итоге им уступают тысячу евро, после чего они едут назад в Ардженту – она ведет машину страховой компании, а он – свою новую «тойоту». Он обнаруживает, что в управлении она гораздо легче, чем старый «Пассат». И все выходит так легко только из-за нее – он знает, что сам бы совершенно растерялся в подобной ситуации. Но с ней все получается как бы само собой. Она звонит по телефону кому нужно. Помогает ему заполнить бланки на итальянском, говорит, что писать и где ставить подпись. Выбирает страховку. Да, он перед ней слегка благоговеет. В Корделии такая жизненная сила. Она обыгрывает его в скраббл пару раз зимними вечерами, начинающимися в четыре, когда на улице темнеет, так внезапно, что каждый раз ты удивляешься.

Однажды утром приезжает сын Клаудии в своем фургоне «ИКЕА», чтобы забрать ее домой. Он приезжает рано, когда она еще занята глажкой, и ждет ее в фургоне.

– Там фургон «ИКЕА» в конце дорожки, – говорит Корделия, увидев его из окна на втором этаже. – Ты что-нибудь заказывал?

– Нет, – отвечает он. – Это сын Клаудии. Он там работает. Он просто ждет ее.

– А нам не следует пригласить его?

– Можно бы. Наверное.

Он смотрит из окна, как она подходит к фургону и, постучав по стеклу, что-то говорит водителю, молодому румыну, который выходит и идет с ней вместе к дому.

Он слышит, как она говорит с ним по пути на кухню на своем отличном итальянском с легким английским акцентом.

Вскоре он заглядывает к ним поздороваться с гостем. Но остается только на минуту, чувствуя неуместность своего присутствия. А затем возвращается в ушастое кресло к «Лунатикам», однако смысл прочитанного ускользает от него с небывалым упорством.

После того, как Клаудиа с сыном уезжают, Корделия подходит к нему, и они разговаривают об этих румынах. И сходятся во мнении, что они очень приятные люди.

– Он симпатичный, – говорит Корделия.

Отец кивает, очевидно соглашаясь. И вдруг говорит поспешно, словно раньше никогда не думал об этом:

– Ты так считаешь?

– Да, считаю.

– Он женат, я думаю, – бросает он невзначай.

– Что ж, как и я, – парирует Корделия.

– Нет, – говорит он конфузливо (зная, что его конфуз заметен, отчего только сильней конфузится), – я же не к тому…

– Я сказала, что он симпатичный. Вот и все.

– Конечно.

Он пытается улыбнуться – и знает, что у него не очень получается.

Она смотрит на него как-то странно – он это чувствует.

– Что ж, – говорит он, – было мило с твоей стороны пригласить его.

Она как будто не слышит его – просто продолжает смотреть на него этим странным взглядом.

Он берет «Лунатиков» и смотрит невидяще на карту Европы в 1914 году.

Она знает, думает он.

Но что она знает? Что тут можно знать? Что он сам знает? Что некоторые мужчины… Какое слово подобрать? Очаровывают его? И что, будучи во власти этого очарования – если это подходящее слово, – он иногда… Что? Испытывает в их присутствии неизъяснимое смущение? Ну да, так и есть. Вот и все, что тут можно знать. Он даже в воображении ни разу…

Наконец он отводит взгляд от страницы – все той же страницы, с картой Европы в 1914-м – и смотрит на дочь.

Но она уже ушла.

У него такое чувство, будто что-то случилось. Что-то произошло между ними. Ему вдруг становится не по себе, как тогда, лет двадцать назад, когда Джоанна сказала ему, что он «явно с отклонениями». Казалось немыслимым сказать ему такое. И больше Джоанна никогда не возвращалась к этой теме, даже намеком. Как раз тогда примерно они начали жить в какой-то степени раздельно. Он не знает, говорила ли она что-то такое Корделии.

Он находит дочь на кухне.

Она держит фото в рамке – ее родители. То, как они жили – по большей части врозь, – всегда печалило ее.