Какое надувательство! - [105]

Рыская в полутьме по периметру студии, Томас наткнулся на спасение в виде стремянки, прислоненной к каким-то декорациям. Прислушавшись к голосам актеров за гипсовой панелью, Томас понял, что собираются снимать второй дубль сцены в спальне. Он поднял голову и заметил два лучика света из отверстий, просверленных рядом со стремянкой. Не удастся ли разглядеть сквозь них площадку? (Как он впоследствии выяснил, дырочки были прорезаны в живописном полотне — жутковатом семейном портрете, висевшем на стене: в прорезях иногда появлялись настороженные глаза убийцы, от которых кровь у зрителей леденела в жилах.) Стараясь не шуметь, Томас взобрался на стремянку и понял, что отверстия замечательно соответствуют расположению человеческих глаз. Как будто их специально просверлили для этой цели. Несколько секунд он привыкал к ярким софитам на площадке, а потом глянул вниз и понял, что ему открывается вид на запретную спальню.

Поначалу Томас не понял, что именно там происходит: судя по всему, сцена была выстроена вокруг Кеннета, Ширли и зеркала. Кеннет стоял спиной к Ширли, пока она раздевалась — почти полностью; он видел ее отражение в зеркале, подвешенном на шарнирах, которое всеми силами старался удерживать под углом, чтобы не смущать Ширли. Она стояла у кровати лицом к портрету, сквозь который за нею наблюдали расширившиеся глаза Томаса. Сейчас, похоже, была пауза между дублями. Кеннет беседовал с режиссером, а два юных ассистента выправляли наклон зеркала — в соответствии с инструкциями, которые орал им оператор. Наконец режиссер выкрикнул:

— Ладно, все по местам!

Кеннет вышел за дверь, чтобы появиться на площадке заново. Стало тихо.

Вот Кеннет открывает дверь, входит в комнату, делает изумленное лицо при виде Ширли — на ней только комбинация, и она собирается переодеться в ночную сорочку.

Кеннет:

— Послушайте, что вы делаете в моей комнате?

Ширли:

— Это не ваша комната. То есть вещи-то в ней не ваши, правда?

Она благопристойно прижимает ночную сорочку к груди.

Кеннет:

— Чтоб мне провалиться. Нет, не мои. Секундочку — кровать тоже не моя. Должно быть, я заблудился. Простите. Я… я пойду к себе.

Он направляется к двери, но через несколько шагов останавливается. Оглянувшись, видит, что Ширли по-прежнему комкает в руках сорочку, не разобравшись в его намерениях.

Томас взволнованно заерзал на стремянке.

Кеннет:

— Мисс, вы, случайно, не знаете, где моя спальня?

Ширли грустно качает головой:

— Боюсь, что нет.

Кеннет:

— О, — и умолкает. — Простите. Я пойду.

Ширли колеблется — в ней собирается решимость.

— Нет. Постойте. — Повелительный жест. — Отвернитесь на минутку.

Кеннет отворачивается и упирается взглядом в зеркало, где видит собственное отражение, а у себя за плечом — Ширли. Она стоит спиной к нему и через голову стаскивает комбинацию.

Кеннет:

— Э… секундочку, мисс.

Томас услышал за спиной какое-то движение.

Кеннет торопливо опускает зеркало.

Ширли оборачивается к нему.

— А вы милый. — Комбинацию она с себя уже стянула и теперь начинает расстегивать бюстгальтер.

Томас почувствовал, как чьи-то сильные руки схватили его залодыжки. Он ахнул, чуть не свалился со стремянки, а затем опустил голову. На него смотрела тяжелая физиономия Сида Джеймса в обрамлении седой шевелюры. Актер угрожающе осклабился и прошептал:

— Слезай, хохотунчик. Наверное, нам с тобой пора прогуляться.

Крепко завернув руку Томаса за спину, Сид выволок его в коридор, не обращая внимания на сдавленные протесты банкира.

— Нет, я знаю, что это может показаться некрасиво, — невнятно бормотал он, — но на самом деле я лишь проверял крепость строительных материалов. Совершенно необходимо удостовериться, что наши инвестиции совершенно…

— Послушай, приятель, — я читал о таких, как ты, в газетах. Таким, как ты, есть названия, и почти все они не очень лестны.

— Вероятно, сейчас не самый лучший момент, — лепетал Томас, — но я вообще-то ваш горячий поклонник. Вы не могли бы уделить мне автограф, а?

— Но на этот раз, приятель, ты оступился. С Ширли штука в том, видишь ли, что девчонка она симпатичная. И очень здесь популярная. И молоденькая. Поэтому, если тебя еще раз на таком застукают, крупных неприятностей тебе не избежать.

— Я очень надеюсь, что мы скоро увидим вас по телевидению снова, — отчаянно лопотал Томас, морщась от боли в заломленной руке. — Возможно, выйдет еще одна серия „Получаса Хэнкока“?[95]

Они уже достигли двери во внешний мир. Сид пинком распахнул ее и отпустил руку Томаса; тот вздохнул с тяжелым облегчением и принялся отряхивать брюки. Но, обернувшись к Сиду, с изумлением увидел, что лицо актера искажено яростью.

— Ты что, газет не читаешь, остолоп? Мы с Тони — уже история. Все кончено. Капут.

— Простите, я не знал.

Именно тут Сид Джеймс набрал в грудь побольше воздуху, ткнул в Томаса трясущимся пальцем и отправил его восвояси с теми прощальными словами, что остались свежи в памяти старика и почти тридцать лет спустя, когда он сидел и похмыкивал над инцидентом вместе с братом Генри в теплом свете уютного камина клуба „Сердце родины“.

* * *

Вероятно, вдохновившись посещением студии „Туикнем“, Томас, став председателем совета директоров банка, в разных ключевых местах штаб-квартиры „Стюардз“ распорядился установить глазки. Ему нравилось сознавать, что он имеет возможность, когда заблагорассудится, подсматривать за своими подчиненными во время совещаний, нравилось иметь преимущество перед посетителями или остальными сотрудниками банка. По той же причине он считал собственный кабинет шедевром дизайна: все дубовые стенные панели на взгляд были совершенно одинаковыми, и в конце неудачной беседы посетитель мог несколько минут безуспешно обшаривать их глазами в поисках двери, пока Томас с усталым видом бывалого человека не поднимался из-за стола и не приходил ему на помощь.