— Почему должно было случиться? Быстрый любопытный взгляд исподлобья:
— Уже научился хитрить?
Морщины у глаз на сухой коже, как трещины на холсте. Иногда кажется, что за тобой следят глаза портрета. Думает: «Ему всего лишь два года, а уже… Впрочем, если учесть все, что записано в памяти, то ему тысяча или десять тысяч лет…»
— Отец, я был у командора Кантова…
Думает: «И все же странные существа эти люди. Вот у отца нет ни рентгеновского, ни гаммавидения, ни телепатоусилителей, а он словно читает мое состояние. Иногда кажется, что дело тут не в одном лишь опыте…»
— Знаю. Он отказался от твоей помощи.
— Да, отец. Он хочет, чтобы его защищал человек, рожденный природой.
— Ты обиделся?
— Нет. Но его дело очень сложно.
— Ты обиделся?
— В его деле нужна полная объективность. «Почему он лжет?» Раздражение, накопившееся за несколько дней, искало выход.
— Ты обиделся?
«И все же даже отец не может понять… Впрочем, он не виноват в этом».
Вслух:
— Обидели его, отец. Я чувствую его боль.
— Но он не хочет, чтобы ты вмешивался в его дела. Раздражение все еще росло.
— Это не только его дело.
— Что ты хочешь?
«Неужели он опять избежит прямого ответа?»
— Отец, разреши мне побывать в очаге эпидемии. «Может быть, где-то в блоках ассоциаций возникли неожиданные контакты? Слишком уж эмоционален».
— Зачем?
— Доказательство невиновности командора Кантова надо искать там.
Петр заметил, как задрожали губы отца, сдерживая слова, о которых потом надо было бы жалеть. «Он очень раздражителен сегодня». Петр легким усилием воли включил органы гаммавидения. Он внимательно рассматривал отца, но одновременно думал и о Кантове, и о загадочном возбудителе болезни:
Вот у гипофиза отца появляется фиолетовое мерцание. Это ненормально. А причина? Воспалена ткань вокруг нервных волокон, ведущих к гипофизу. Надо исследовать, нет ли других нарушений.
Командора нельзя винить в том, что он отказал мне. Он — сын своего времени. Но если бы я не помог ему, если бы обиделся, моя вина стала бы безмерной. Я ведь могу смотреть со стороны и знаю, как это выглядит…
Микробиологи сообщили: возбудитель похож на обычного стафилло-кокка, но у него имеются жгутики. Жгутики — возможность самостоятельно передвигаться.
У обычных кокков ее нет. Не это ли причина бурного течения болезни?
— Если не прекратишь вмешиваться в его дела, это превратится в унижение для тебя, — испытующе сказал отец.
Это ничего не значит для меня. Для них это означает очень много, а для меня ничего. Не стоит и думать об этом. Гораздо важнее — фиолетовое мерцание у гипофиза. Когда отец злится, оно вспыхивает ярче…
Кантову было очень трудно и обидно. И все же он держался здорово. Как видно, гордость тоже каким-то образом входит в высшую целесообразность.
Это интересная мысль. И если она подтвердится, то и мне нужно выработать такое чувство.
Возможно, какой-нибудь штамм кокков мутировал. Надо выяснить близкие формы. Тогда можно будет определить исходный штамм. Но для этого мне лучше всего самому побывать там.
Он решился напомнить:
— Я жду ответа, отец.
Вспышки гнева не получилось. Человек устало проговорил:
— Ну что ж…
Петр подошел ближе к отцу. Странное зрелище они представляли: добродушный гигант, излучающий силу, и усталый человек с заостренными чертами лица.
— Отец, ты нездоров.
— Почему ты так решил?
— Я вижу. Воспаленная ткань сжимает нервные волокна. У тебя, верно, все время стоит гул в ушах и появляется беспричинное раздражение. Если разрешить, я сфокусирую пучок энергии и ликвидирую воспаление.
«Он «видит». Почему я удивился? Разве не сам создал у него возможность «видеть» это?» Отец знал, что его неприятно поразило совсем иное. И чтобы преодолеть растущую злость против самого себя, подумал: «Конечно, мое настроение зависит и от состояния моего организма. Мое настроение, но не мои поступки».
Ему хотелось, чтобы это всегда было правдой.
4
— Где найти профессора Саукальниса?
— Там! — Рука стремительно вытянулась, указывая направление. А сам человек даже не поднял головы, углубившись в расчеты.
Но Павел Петрович не уходил. У него болели ноги и шумело в голове. «Этот Центр похож на сумасшедший дом, — думал он. — Тысячи больных с одной заботой».
— Пока не объясните, как разыскать профессора Саукальниса, не уйду, — с непоколебимой наглостью заявил он.
Человек озадаченно воззрился на него, с трудом отвлекаясь от своего дела и соображая, чего хочет этот нахал. Но вот его глаза слегка прояснились, и он проговорил:
— Подымитесь на следующий этаж, вторая комната справа.
Павел Петрович толкнул дверь — она не открывалась. Он позвонил и услышал голос автомата:
— Профессор Саукальнис вылетел в Танганьику, на биостанцию номер семь. Вернется через два дня. Что передать?
Павел Петрович мысленно выругался. Миновав эскалатор, он сел в скоростной лифт. Только оказавшись на улице, передохнул, вызвал по видеофону клинику.
Доктор Лусерский не сразу ответил на вызов, и его лицо на экране улыбнулось во весь рот.
— Ей лучше, не беспокойтесь. Очевидно, это не асфиксия-Т.
— Можно ее повидать?
— Да, конечно.
Павел Петрович взялся за желтую ручку диапазонов, и на экране видеофона вместо улыбающегося лица врача появилось осунувшееся с углубившимися морщинами женское лицо.
