Если бы в ту минуту я вспомнил о моем отношении к ДАКСу два столетия назад!.. Но я не вспоминал об этом. Ведь тогда пришлось бы вспомнить и о себе — о таком, каким я был, как боялся смерти и злился на нее. Теперь я видел поле боя не как солдат в залитой кровью траншее, а как полководец обозревает его — издали, в масштабе, меньше чувствуя и больше видя… И я различил свои резервы… Их подготовили и выстроили на поле боя не я и не мои друзья — биологи и медики, борцы за долголетие организма, — а воины совсем иных полков, иных родов оружия, применившие совершенно другую стратегию. Жерла их орудий вначале были направлены в абстрактные мишени, и вместо слов «сражение», «битва» они применяли термин, казавшийся несерьезным; «игра с природой»… ДАКС сам напомнил мне о прошлом:
— Когда-то я был неприятен тебе. «Для чего он вспоминает об этом?» — И мне кажется, что я знаю причину. Ты считал меня совершеннее, чем ты сам, чем человек.
Он говорил правду, но я все еще не знал: зачем?
— А ведь если я лучше, чем человек, сильнее, совершенней, если во мне нет мучительных противоречий, то это говорит в пользу человека.
ДАКС высказал неожиданный вывод. Я с интересом ждал, как он объяснит свои слова.
— Что ж, человек был создан слепой и безразличной природой. Есть многие вещи, которые ему трудно в себе изменить. Даже сейчас он тратит слишком много времени и сил на добывание еды, одежды, на устройство домашнего уюта. Это когда-то побуждало вас бороться друг с другом, ненавидеть. Вы и теперь не в силах полностью управлять своими чувствами, и это иногда делает вас слабыми и несчастными.
Он посмотрел на меня сочувственно.
Я подумал: «Неужели он знает о моих раздумьях, о нерешительности?»
— Я совершеннее, чем человек, именно потому, что создан человеком, а не природой. Потому, что во мне человек попытался воплотить свою мечту о совершенстве и могуществе. Разве это не говорит о дерзости человека, о красоте и мощи?
В его голосе звучало искреннее восхищение. И не собой — человеком. Я понял: он хочет ускорить решение, которое зреет во мне. И я подумал: а почему, собственно говоря, быть созданным слепой стихийной силой лучше, чем самому создать себя, используя опыт разума? Почему мне казалось, что слабая плоть, созданная природой только для каких-нибудь определенных условий существования, — вещество наивысшего качества? Разве я знал почему?
Разве это не просто косность привычки?
Все обычно решается гораздо проще, когда проходит страх.
Я почти спокойно думал о том, на что раньше вряд ли решился бы. Как видно, для этого должны были пройти столетия…
Я вспомнил о новой ткани, синтезированной по моим формулам в Научном центре. Если использовать ее…
* * *
— У нас остается один выход, — сказал я. Юра при слове «выход» поднял голову. Его неспокойные глаза на миг остановились на мне.
— Ты хочешь сказать — двойники? — спросил он, тем самым доказав, что еще не потерял ясность ума и что три столетия жизни помогли понять ему, как и мне, простую истину и теперь не бояться ее.
— Двойники нового типа, — ответил я. — Они будут обладать и нашей наследственной памятью. Мы возьмем ДНК у себя и только немного изменим ее, чтобы получить пластбелок. Так образуем стержни настройки. Двойники Получат наши генетические цепочки, все наше «я», все достоинства наших организмов. Мы лишим их только наших недостатков. Мозг двойников будет иметь места для подключения дополнительных блоков, он не будет лимитирован ни в объеме, ни в возможностях развития. Мы перепишем на него нашу память. А потом…
— Ты сказал «потом»…
— Они, вероятно, сами продолжат изменение своих организмов, подбирая наилучшую оболочку…
Я помолчал и ответил на немой вопрос Юры, тем самым ответив и на свои сомнения:
— Наше «я» в них будет все уменьшаться в сравнении с их собственным опытом. Но оно сохранится.
Наши взгляды встретились, и в его глазах я прочел то, что он через миг выразил словами:
— А с Майей ты уже говорил об этом? Электронные часы помигивали цифрами, бесшумно подсчитывали наши надежды…
* * *
Я прибыл в первый Научный центр, чтобы заказать ряд исследований. Меня провели в здание Совета к председателю Унару.
Напротив моего ученика стоял высоченный краснощекий юноша, чуть сгибаясь под тяжестью мощных плеч, и его глаза бегали, словно пытались спрятаться куда-то. Увидев меня, он сделал скользящее движение в сторону, но Унар закричал:
— Нет, пусть и учитель услышит о твоем позоре! Я удивленно посмотрел на них, и Унар решил тотчас же все объяснить.
— Воры! У нас вор! — простонал он, и юноша сжался в комок, пытаясь стать как можно меньше, уничтоженный этой фразой.
А мне показалось, что память опять подшучивает надо мной или что Унар произнес не то слово, которое мне послышалось.
— Он! — Длинный палец Унара был нацелен в грудь юноши.
— Я же сначала просил у тебя, а ты не давал… — попытался обороняться юноша, но только ухудшил свое положение.
Унар в ужасе схватился руками за голову и заговорил, обращаясь ко мне, как будто юноши уже не было на свете:
— Так, может быть, это я толкнул его на кражу? И я посоветовал ему удирать до тех пор, пока наши мальчики не схватили его и не швырнули на это самое место? — Унар резко повернулся к преступнику: — Придется отправить тебя отсюда…
