«Какаду» - [4]

Шрифт
Интервал

— Какие у вас есть напитки?

— Никаких!

— Как? — удивился я. — У вас ничего не найдется выпить?

— Есть водка, пиво, ячменный кофе, чай.

— А хозяин есть?

— А в чем дело?

— Позови его сюда.

Он впервые посмотрел на меня с интересом, но вовсе не казался смущенным, как раз наоборот, похоже было, что вся эта история действительно стала его забавлять; он отвесил мне нарочито глубокий поклон и спросил с язвительной иронией:

— А может, и хозяйку позвать?

— Нет, шельма. Слушай меня внимательно. Если в течение трех минут ты не приведешь сюда хозяина, тебе будет очень плохо. Хозяину скажи, что его ждет человек из Kripo[5]. Ясно?

Официант, поначалу столь уверенный в себе, исполненный иронии и нескрываемой враждебности, был сбит с толку моим тоном и неожиданной переменой в поведении, а когда до его сознания дошло наконец слово «Крипо», это грозное слово, вызывающее у людей страх, мне в свою очередь представилась возможность увидеть происшедшую в нем перемену. Он оказался обыкновенной свиньей, что меня, впрочем, ничуть не позабавило.

— Прошу покорнейше извинить. Я не хотел обидеть…

— Позови хозяина.

— Для вас всегда что-нибудь найдется на кухне…

— Я хочу говорить с хозяином, ты понял?!

— Есть свекольный борщок с картофелем, фасолевый суп, гороховый суп с гренками, на второе жареная рыба…

Внезапно он совершенно отрезвел, и это меня несколько удивило — я не думал, что можно так испугаться слова «Крипо», тем более что официант, как, вероятно, и другие служащие «Какаду», должен был сталкиваться с людьми из Крипо; но тут мне пришло в голову, что, пожалуй, больше всего на него подействовало то, что я был здесь чужим и был совсем непохож на всех тех, кого он знал до сих пор, видно, это его и пугало.

Он поспешно направился к кухне, я проводил его взглядом до самой двери, а когда он исчез за нею, взглянул в сторону бара, где за стойкой суетились две молодые и красивые девушки; оркестр играл вальс «Очарование», в висках у меня стучало, я чувствовал себя все хуже и хуже, в горле пересохло от жажды, а в расставленные на стойке кружки лилось из открытых кранов темное и светлое пиво. Я отвернулся от бара, взглянул на склонившегося над клавишами пианиста, он поглядывал на меня с дружеской иронией, я улыбнулся ему, он кивнул мне, послышались быстрые шаги официанта, его возбужденный голос, а когда я глянул перед собой, то по другую сторону столика увидел высокого, хорошо сложенного мужчину средних лет, который, опершись обеими руками о край покрытого скатертью стола, внимательно и выжидающе смотрел на меня; я упорно продолжал молчать, и он заговорил первым:

— Чем могу служить?

— Вас зовут Грегори?

— Да. А с кем я имею честь?

— Крипо.

— Понимаю. Чем могу служить?

Я взглянул на официанта, который нервно переминался с ноги на ногу, с необыкновенным усердием поправлял скатерть, переставлял фужеры, пепельницу, схватил его за плечо и сказал тихо:

— Пошел вон, мошенник.

— Я вам уже не понадоблюсь?

— Нет. Оставь нас одних.

Он ушел. Грегори наклонился еще ниже над столиком — так, что прямо передо мной оказалось его темное, продолговатое, сосредоточенное лицо, сморщил брови — густую полоску сросшихся над выступом носа волос — и снова спросил:

— Слушаю вас! Чем могу служить?

— Я хотел только спросить, что означает слово «Какаду»?

— Это название птицы, а точнее говоря, название одной из разновидностей чубатого попугая.

— Какаду несет яйца?

— Это зависит от условий, в которых живет птица.

— Я орнитолог-любитель, хотел бы купить несколько какаду.

— У нас имеется несколько штук для продажи.

— Ладно, я беру их.

— У нас всего пять штук.

— З н а ч и т, п я т ь?

— Да. П я т ь.

Я взглянул на часы, часы показывали восемь минут пятого — итак, впереди еще пятьдесят две минуты ожидания.

— Поставщик на месте?

— Нет. Но придет с клеткой в назначенное время.

— Все в порядке.

Я встал с места и подал ему руку, он пожал ее с улыбкой, по лицу его видно было, что он почувствовал облегчение.

— Боже мой! Какая у вас горячая рука!

— Я простудился. Плохо себя чувствую.

— У вас, наверно, жар.

— Да.

— Я дам вам аспирину.

— Спасибо. Буду очень обязан.

— Пойдемте отсюда. Вы подождете Монтера в соседней комнате. Там никого нет. Можете запереться, так будет безопаснее.

— Хорошо.

— Я жду вас уже три часа. Монтер спрашивал о вас по телефону. А я не знал, что отвечать.

— Поезд сильно опоздал.

— Так я и подумал.

Мы прошли через зал, потом по длинному, примыкающему к кухне коридору. Грегори вытащил из кармана ключ, открыл дверь и впустил меня в небольшую, довольно мрачную комнату с окрашенными масляной краской в грязно-розовый цвет стенами, с несколькими столиками и с очень узким, выходящим на Вокзальную площадь, окном, которое было зарешечено и к тому же занавешено плотной материей.

— Вы сегодня, вероятно, ничего не ели?

— Не ел.

— У нас сегодня хороший свекольник и колбаса с капустой. Деревенская, домашняя колбаса.

— Мне ужасно хочется пить. Принесите две большие кружки теплого пива.

— С сахаром?

— У вас есть сахар?

— Для вас найдется.

— Отлично. И, пожалуйста, аспирину.

— Вы непременно должны что-нибудь съесть.

— У меня совсем нет аппетита.

— Все равно надо поесть.


Рекомендуем почитать
Бой без выстрелов

Это повесть о героизме советских врачей в годы Великой Отечественной войны.…1942 год. Война докатилась до Кавказа. Кисловодск оказался в руках гитлеровцев. Эшелоны с нашими ранеными бойцами не успели эвакуироваться. Но врачи не покинули больных. 73 дня шел бой, бой без выстрелов за спасение жизни раненых воинов. Врачам активно помогают местные жители. Эти события и положены в основу повести.


Солдаты афганской войны

Документальное свидетельство участника ввода войск в Афганистан, воспоминания о жестоких нравах, царивших в солдатской среде воздушно-десантных войск.


Сержант в снегах

Знаменитая повесть писателя, «Сержант на снегу» (Il sergente nella neve), включена в итальянскую школьную программу. Она посвящена судьбе итальянских солдат, потерпевших сокрушительное поражение в боях на территории СССР. Повесть была написана Стерном непосредственно в немецком плену, в который он попал в 1943 году. За «Сержанта на снегу» Стерн получил итальянскую литературную премию «Банкарелла», лауреатами которой в разное время были Эрнест Хемингуэй, Борис Пастернак и Умберто Эко.


«Север» выходит на связь

В документальной повести рассказывается об изобретателе Борисе Михалине и других создателях малогабаритной радиостанции «Север». В начале войны такая радиостанция существовала только в нашей стране. Она сыграла большую роль в передаче ценнейших разведывательных данных из-за линии фронта, верно служила партизанам для связи с Большой землей.В повести говорится также о подвиге рабочих, инженеров и техников Ленинграда, наладивших массовое производство «Севера» в тяжелейших условиях блокады; о работе советских разведчиков и партизан с этой радиостанцией; о послевоенной судьбе изобретателя и его товарищей.


Первая дивизия РОА

Труд В. П. Артемьева — «1-ая Дивизия РОА» является первым подробным описанием эпопеи 1-ой Дивизии. Учитывая факт, что большинство оставшегося в живых рядового и офицерского состава 1-ой Дивизии попало в руки советских военных частей и, впоследствии, было выдано в Особые Лагеря МВД, — чрезвычайно трудно, если не сказать невозможно, в настоящее время восстановить все точные факты происшествий в последние дни существования 1-ой Дивизии. На основании свидетельств нескольких, находящихся з эмиграции, офицеров 1ой Дивизии РОА, а также и некоторых архивных документов, Издательство СБОРН считает, что труд В.


Кровавое безумие Восточного фронта

Когда авторов этой книги отправили на Восточный фронт, они были абсолютно уверены в скорой победе Третьего Рейха. Убежденные нацисты, воспитанники Гитлерюгенда, они не сомневались в «военном гении фюрера» и собственном интеллектуальном превосходстве над «низшими расами». Они верили в выдающиеся умственные способности своих командиров, разумность и продуманность стратегии Вермахта…Чудовищная реальность войны перевернула все их представления, разрушила все иллюзии и едва не свела с ума. Молодые солдаты с головой окунулись в кровавое Wahnsinn (безумие) Восточного фронта: бешеная ярость боев, сумасшедшая жестокость сослуживцев, больше похожая на буйное помешательство, истерическая храбрость и свойственная лишь душевнобольным нечувствительность к боли, одержимость навязчивым нацистским бредом, всеобщее помрачение ума… Посреди этой бойни, этой эпидемии фронтового бешенства чудом было не только выжить, но и сохранить душевное здоровье…Авторам данной книги не довелось встретиться на передовой: один был пехотинцем, другой артиллеристом, одного война мотала от северо-западного фронта до Польши, другому пришлось пройти через Курскую дугу, ад под Черкассами и Минский котел, — объединяет их лишь одно: общее восприятие войны как кровавого безумия, в которое они оказались вовлечены по воле их бесноватого фюрера…