Как жил, работал и воспитывал детей И. В. Сталин. Свидетельства очевидца - [5]

После гибели моего отца (24 июля 1921 года) было заседание Политбюро, где присутствовали все 5 его членов, в том числе Владимир Ильич Ленин. И 18 пункт повестки дня звучал так: «Об обеспечении семьи т. Артёма». Сам документ я не видел, что там было, не знаю. Видел лишь документ от 27 июля 1921 года, где пунктом 18 было: «Слушали: «Об обеспечении семьи т. Артёма. Исполнитель: Сталин». Далее был документ, датированный декабрём 1921 года, где стояло «Слушали об исполнении пунк­та 18 решения от 27 июля. Докладывал И. Сталин».

Однако дело было не только в поручении, но и в дружбе. Мать моя дружила с Надеждой Сергеевной. И мы даже родились с Василием в одном род­доме с разницей в 19 дней: я — 5 марта 1921 года, он — 24 марта. Когда отец уехал на подавление Кронштадского мятежа, моя мать ждала моего по­явления на свет, как и Надежда Сергеевна — появления Василия. Всякое могло с отцом случиться, вернее даже — вероятность того, что что-то случится, была велика; отец это прекрасно понимал и попросил Сталина именно как друга: «Если что, присмотри за моими».

Ну, а дальше я себя помню у матери или в квартире Сталина в Кремле. Их у него было в разное время три: переезжал с одной на другую. Я хоро­шо помню кремлевскую квартиру Сталина. Мальчишкой я запросто ходил в Кремль, а потом уже у меня был пропуск. Моя мать часто болела, и тогда я жил в доме у Сталиных. А когда Сталин и Надежда Сергеевна куда-то уезжали, то Василий жил у нас в гостинице «Националь», где после переезда правительства из Петрограда в Мо­скву временно поселилось руководство страны. У меня было духовое ружье, которое мне подарил Сталин за меткость: я попал как-то несколько раз в папиросную коробку. Так мы с Василием, когда он жил у нас, стреляли из этого ружья, и у меня сохранился стул, который Василий, промахнув­шись, прострелил в одну из наших стрельб.

Стрелять мы научились довольно рано. Ста­лин считал, что мужчина должен знать оружие и уметь обращаться с ним.

Случилась, например, такая вещь в Зубалово[5]. У Сталина над кроватью висело ружье 12-го ка­либра — двустволка, — которое ему на пятидесятилетие подарили английские рабочие. Патроны в коробках в шкафу лежали, особенно никем все это не запиралось. Мы с Василием ружье брали, открывали, щелкали без конца, патроны пробова­ли... Было нам тогда по десять лет. Ну, один раз возимся с оружием, в конце концов услышали — машина подходит. Приехал Сталин. Мы — ружье на место, сами вниз — встретить. Он вошел и по­шел на второй этаж к себе. Немного времени прошло, слышим: бух! бух! — двойной выстрел.

Мы сразу наверх. Сталин стоит. Ружье лежит на полу, в стене — следы от двух дробовых зарядов. У Сталина порван китель и капает кровь с руки. Спрашивает:

— Ребята, вы ружье брали?

— Брали.

Обмануть, наврать — исключено было. Можно было что-то не сделать, не выполнить, но сказать об этом. Сказать правду.

— Брали... А вы знаете, мы революцию делали с помощью оружия? Оружие — наш друг. А друга знать нужно. А вы оружие не знаете, потому видите, что получилось. Сейчас его надо ремонтировать, тужурку надо зашивать. (То, что рука процарапана — не сказал.) А все потому, что вы не знаете оружия. Пойдите к Ефимову (Сергею Александровичу, коменданту дачи. — А. С.), скажите, чтобы он вас научил обращаться со всем оружием, которое здесь есть.

Оружие там было разнообразное и в нужном количестве. По этому поводу мы неделю в школу не ездили. Стреляли, разбирали, собирали. А карабин бьет очень сильно, так мы ссадили се­бе плечи карабином. Через неделю Сталин приехал. Мы сказали, что знаем, как пользоваться всем оружием. Мы умеем разбирать, собирать и стрелять. Он говорит: «Вот теперь оружие — и ваш друг. А друзья друзей между собой — тоже друзья. Значит, все мы теперь друзья».

Е. Г.: А что произошло-то?

А. С.: Мы вставляли патроны, а когда подъехал Сталин, побежали его встретить. А он ружье взял, не зная, что мы патроны вставили, а вынуть не успели. Когда он снимал со стены ружье, задел курки, вот и получилось — в руку.

У меня было фактически два дома. Как и у Василия. Он иногда после школы шел не к себе до­мой, а к нам на Серафимовича[6]. Как и я. И шел я не в гости, не по приглашению, нет, а домой шёл. Так и Василий себя у нас чувствовал — дома. Мы с ним были неразлучны, и все считали, что мы друг без друга жить не можем.

Последний раз я лично общался со Сталиным перед войной. А так только на общих приемах. Понимаю, почему он не устраивал личных встреч со мной: почти никто, кто бывал в семье, хорошо не кончил. Кстати, мою маму тоже не тронули.

Прошло время. В 1950 году передаю привет от моей матери Николаю Сергеевичу Власику[7] (это сейчас его называют Сидорович, а тогда звали все его Сергеевич). Он спрашивает:

— Она еще жива?

Говорю, мол, жива. Он с удивлением:

— А ведь она у меня никогда ничего не просила.

Все, кто встречался с ним, что-то просили.

После войны я видел Сталина только на праздниках, в компании других людей, например, на его 70-летнем юбилее. Но обо мне он справлялся у Василия, Светланы, других людей. По этому по­воду даже случались у меня неприятности.