Как я теперь живу - [35]

Шрифт
Интервал

Отцу, конечно, неловко, но он отвечает, да, дорогая. И замолкает, беззвучно постукивая костяшками пальцев — от сглазу — по сделанной на заказ Столешнице Из Белой Канадской Березы.

В ее возрасте я тоже была чудо-ребенком.

Ради отца я стараюсь делать вид, что в восторге от Леоноры. Впрочем, ей все равно. Она совершенно уверена, что от нее в восторге все.

Ей повезло. Так куда легче.

Я покинула лоно семьи через несколько дней после выписки из больницы. Большинство школ не работало — зачем, скажите мне, учиться, когда вокруг смерть и разруха? Поселилась в заброшенном офисном здании около Центрального вокзала. Никто в этом районе жить не хочет, но мне нравится. Тут больше простора и довольно-таки тихо, хотя постреливают иногда.

Прямо рядом — Нью-Йоркская публичная библиотека. Главное здание, на углу 42-й улицы и Пятой авеню. Я подумала, им сотрудников не хватает. Всем в этом районе сотрудников не хватает. Во время интервью они меня спрашивают, что я думаю по поводу бомб и снайперов, и приходят в восторг — им кажется, что я страшно храбрая. В любом случае никаких других кандидатов у них нет, что легко объясняет, почему их не взволновала моя предыдущая должность. Дежурный по палате в психушке.

Хожу на работу каждый день, хотя не вполне понимаю, в чем состоят мои обязанности. Тут тихо, гулко и пусто. Бывают дни, когда появляются только наши постоянные посетители — маленькая группка психов, истинные Искатели Знаний, которым нужны справочники и энциклопедии. Остальные отсиживаются по домам — там есть интернет. Их гораздо меньше волнует достоверность информации и куда больше пугают террористы-смертники. Почти все привыкли обходиться без излишеств, библиотечных книг например.

Всего несколько месяцев прошло, как прекратились сотни войн по всей планете. Или это была одна большая война? Я забыла.

Мне кажется, все уже позабыли.

Через пару дней после того, как граница между США и Англией снова открылась для Гражданского Населения, я получила письмо от Пайпер. И долго-долго не решалась его вскрыть.

Вот где пришлось кстати папашино влияние. Теперь он пытается загладить свою вину. И на том спасибо.

Я одна из первых, кому разрешают вернуться обратно.

Вы будете смеяться — до чего сложная мне выпала дорога. От дома до дома — целая неделя. Сказать по правде, в основном пришлось подолгу ждать — но мне не привыкать.

Когда самолет наконец приземляется, я то ли надеюсь, то ли молюсь — пусть случится чудо, пусть Эдмунд меня ждет в аэропорту, прямо как тогда, с сигареткой во рту, так мило по-собачьи наклонив голову. Но откуда ему здесь взяться?

Все равно ужасно обидно.

Процедура проверки оказалась сложной. Нас совсем мало. Все ждут. Всем неспокойно. Несколько американцев, но в основном англичане, которые застряли по другую сторону Атлантики, когда позакрывались все границы в мире.

Наше право на пребывание в Англии нужно проверить и перепроверить, необходимы ворохи бумаг, идентификационные удостоверения с отпечатками пальцев в дополнение к только что выданным паспортам нового образца.

Сотрудники аэропорта вооружены автоматами. Выражения лиц крайне суровые, но за суровостью угадывается и толика радости. Мы вроде как туристы, первые туристы, которых они за столько лет видят. Мы для них символизируем конец долгой и суровой зимы. Что-то вроде нарциссов. Они нас приветствуют с плохо скрываемым облегчением.

Выхожу из аэропорта, вдыхаю знакомый запах дождливого апрельского дня. У меня аж голова закружилась, пришлось поставить сумку и подождать, пока перестанет.

Аэропорт узнать невозможно. Он совершенно зарос дроком, плющом и огромным, доисторического вида чертополохом. Как Айзек и предсказывал, природа радостно берет свое, ей цивилизация ни к чему. Мне почудились олени и кабаны на взлетной полосе.

На парковке только несколько армейских джипов. Их владельцы расчистили место в густом кустарнике, но ощущение такое, что вырубка быстро зарастет. Словно я приземлилась в джунглях. Хорошо, что я не видела посадочной полосы, пока не оказалась на земле.

Солдат поставил в паспорте огромный штамп, большими черными буквами — ЧЛЕН СЕМЬИ. На всякий случай проверяю штамп еще раз. Ура! Что написано пером, не вырубишь топором.

Я вернулась, тихонько шепчу я прошлому и шагаю к маленькому, видавшему виды автобусу — он отвезет меня домой.

3

Пока жду следующий автобус — уже в Лондоне, нахожу исправную телефонную будку и набираю номер, который мне прислала Пайпер. После нескольких долгих гудков отвечает незнакомый мужской голос. Больше никого дома нет. Я ему объясняю, когда примерно приеду. И он, помолчав, говорит, они так рады, что вы приезжаете. И вешает трубку.

Прямого автобуса нет. Семь часов и еще две пересадки, и вот я на окраине нашей деревни. Похоже, что здесь никто не жил уже целую вечность.

Автобус пришел немного раньше, ни одной живой души вокруг, но по дороге идет прелестная молодая женщина с тяжелой копной темных волос и гладкой, бледной кожей.

При виде меня улыбается, сияет, мчится навстречу. Узнаю ее по улыбке — она совсем не изменилась, слышу крик, Дейзи! Голос такой знакомый. Гляжу и никак не могу соединить ту маленькую девочку, которую я знала, с этой молодой особой. Может, дело в том, что слезы глаза застилают?


Еще от автора Мэг Розофф
Джонатан без поводка

Мозг Джонатана Трефойла, 22-летнего жителя Нью-Йорка, настойчиво твердит ему, что юность закончилась и давно пора взрослеть. Проблема в том, что он не имеет ни малейшего понятия, как это сделать. Тем более, что все составляющие «нормальной взрослой жизни» одна за другой начинают давать трещины: работа, квартира, отношения с девушкой. А тут ещё брат просит присмотреть за двумя его собаками на время его отъезда. В отчаянных попытках начать, наконец, соответствовать ожиданиям окружающих, Джонатан решает броситься в омут с головой – жениться в прямом эфире перед многомиллионной аудиторией.


Великий Годден

Все рассуждают о влюбленности так, словно это нечто совершенно удивительное, нечто в корне меняющее жизнь. Что-то такое происходит, говорят, и ты понимаешь. Смотришь в глаза своей возлюбленной или возлюбленному и видишь не только человека, которого ты мечтал встретить, но и такого себя, в которого втайне верил, себя желанного и вдохновляющего, себя, никем не замечаемого прежде. Вот что произошло, когда я встретила Кита Годдена. Я смотрела в его глаза и понимала. Только вот другие тоже понимали.


Рекомендуем почитать
Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Кишот

Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.