Как я теперь живу - [3]
Моя лучшая подруга Лия считает, что Д.-Д. мечтала меня отравить, только медленно, чтобы я почернела, распухла, как свинья, и умерла в страшных мучениях, но я догадалась, и план провалился. Я просто отказывалась есть, так что пришлось меня отправить за тысячу миль от дома к банде незнакомых кузенов. А она с папочкой и дьявольским отродьем будут жить-поживать без меня. И она даже не попыталась хоть чуть-чуть улучшить вековую репутацию злых мачех. Жирная двойка ей за старание.
Я начинаю задыхаться, едва не довожу себя до полноценного приступа. И тут слышу за дверью легкий шум. Это опять Пайпер. Она заглядывает в комнату, видит, что я проснулась, взвизгивает от восторга и спрашивает, не хочу ли я чаю.
Отвечаю да и, вспомнив о вежливости, добавляю спасибо. Пайпер мне еще вчера понравилась, поэтому я улыбаюсь, и она исчезает, словно туман на мягких кошачьих лапах — прямо как в поэме[3].
Тогда я возвращаюсь к окну и вижу — дымка рассеялась и все вокруг такое зеленое. Набрасываю на себя одежду и после нескольких неудачных попыток ухитряюсь найти кухню. Комнаты, в которые я заглянула по ошибке, очень даже милые. Айзек и Эдмунд уже на кухне, едят тосты с мармеладом, Пайпер наливает мне чаю и переживает, что мне пришлось вылезать из кровати. В Нью-Йорке девятилетки не заваривают чай сами, ждут взрослых. Мне нравится ее самостоятельность, но я задумываюсь, уж не умерла ли добрая старая тетя Пенн, а ребята просто не знают, как мне об этом сказать.
Мама всю ночь работала, говорит Эдмунд, сейчас спит, но к обеду встанет, и ты ее увидишь.
Вот и объяснение, спасибо, Эдмунд.
Попиваю чай и вижу — Пайпер ерзает на стуле, поглядывает на братьев, а они на нее. Кажется, хочет мне что-то сказать, но не решается. Наконец выдает, Дейзи, пойдем в сарай, пожалуйста. Пожалуйста звучит как приказ, а вид у нее виноватый, мол, что я могу поделать. Встаю, и тут Пайпер берет меня за руку. Ужасно трогательно, мне хочется ее обнять. Тем более в последнее время игра «Давайте будем милы с Дейзи» как-то никого не увлекала.
Пахнет как в хлеву, но приятно. Пайпер показывает мне черно-белого козленочка с огромными глазами и маленькими толстенькими рожками. На шее у него красный ошейник с колокольчиком. Пайпер говорит, что его зовут Динь и он ее собственный, но если я хочу, то могу взять его себе. И тут я ее обнимаю, потому что они оба одинаково прекрасные, и она, и козлик.
Пайпер показывает мне овец с длинной спутанной шерстью и арауканских кур, которые несут голубые яйца. Она находит одно яичко в соломе и дает мне. Не знаю, что делать с яйцом прямо из-под куриной попы, но все равно мило.
Мне не терпится рассказать Лии об этом доме.
Что-то я разволновалась. Говорю Пайпер, пойду полежу. А она хмурится, тебе надо поесть, вот ты какая тощая. Господи, Пайпер, отвечаю, отцепись, это просто джетлаг. Кажется, обиделась, но не желаю я снова слушать все ту же заезженную пластинку, тем более от людей, которых едва знаю.
Пока я спала, в кухне появились суп, сыр и большая буханка хлеба. Тетя Пенн тоже здесь, подходит, обнимает, а потом отступает назад, чтобы получше рассмотреть. Произносит мое имя и замолкает. Потом продолжает, ты так похожа на маму, Элизабет, а это уже перебор, мама была красавица, а я нет. У тети Пенн глаза как у Пайпер, серьезные, внимательные. Когда мы садимся обедать, она не наливает мне суп, а просто говорит, угощайся, Дейзи, бери, что хочешь.
Я рассказываю о папе и Давине-Дьяволице и о Дэмиене, дьявольском отродье. Все смеются, но видно — они мне сочувствуют. У них убыло, у нас прибыло, говорит тетя Пенн. Приятно слышать, даже если она это просто из вежливости.
Разглядываю ее украдкой, пытаюсь понять, чем она похожа на маму, с которой я, считайте, практически не успела познакомиться. Она расспрашивает про мою жизнь и внимательно вслушивается в ответы, как будто старается что-то понять. Совсем не типично для взрослых, они обычно просто притворяются, что слушают, а сами думают о другом.
Расспрашивает про папу, она много лет его не видела. Объясняю, что он в порядке, не считая ужасных подружек, а они кошмарные все до одной. Сейчас ему явно полегче, ведь я далеко и некому день и ночь долбить, что у него плохой вкус.
Тетя Пенн улыбается, и видно, что она пытается то ли не рассмеяться, то ли не заплакать. Смотрю ей прямо в глаза и понимаю — она на моей стороне, и, что касается меня, я этим очень довольна. Ведь моя мама, которой больше нет, — ее младшая сестра.
За обедом хватает и споров, и болтовни, но тетя Пенн больше помалкивает и наблюдает, ну, если не считать разговора со мной. Вообще-то, мне кажется, ей совсем не до нас, наверно, слишком много работы.
Все увлечены беседой, а она кладет мне руку на плечо и шепчет на ухо, вот бы мама могла увидеть, какая из тебя получилась яркая личность. Яркая? Странное словечко. Подозреваю, она хотела сказать — слетевшая с катушек. Хотя, может, и нет, не похоже, что ей нравится выдумывать про человека всякие гадости. Навидалась я таких.
Вглядывается мне в лицо и нежно убирает волосы со лба. Почему-то становится ужасно грустно, а тетя Пенн говорит серьезно и немного виновато, у меня в субботу лекция в Осло о Неизбежной Военной Угрозе, надо работать, прости меня, пожалуйста, я всего на пару дней, ребята о тебе позаботятся. Опять проклятая война, никуда от нее не деться, как от фальшивой монеты.
