Как я свалила из Германии обратно в Россию - [14]

Глава 13 Знакомство с Тоннесеном. План побега

Во время очередной поездки за продуктами в ближайший торговый центр я решила позвонить Генриху, зашла в телефонную будку и с волнением набрала его номер. К счастью, Генрих был на месте. Он обрадовался звонку и обещал заехать в ближайшее время. Меня это немного успокоило, но не совсем. Какое-то нехорошее предчувствие копошилось в глубине души. Казалось, что после неприятного разговора с важным загребателем денег – сутенером – последуют репрессии…

Основной возраст клиентов бара был от тридцати пяти до шестидесяти, но случались и исключения, когда порядочные, семейные немцы преклонного возраста, утомленные долгоиграющей и монотонной пластинкой жизни со своей супругой, искали для себя новых приключений или нового общения. Им хотелось внести в свою серую, рутинную жизнь немного свежести и эротики. К таким почтенным гостям относился господин Тоннесен, мужчина лет восьмидесяти, который был очень мил и добр, хоть и не показывал этого сразу. В этой сдержанности чувствовалась старая школа хорошей немецкой закалки: пунктуальность, обязательность, сдержанность и хорошие манеры, а также человечность, честность и непоказное благородство. Судя по фамилии, он был родом из Скандинавии, скорее всего, из Швеции или Норвегии.

В прошлом почтовый служащий, Тоннесен был давно на пенсии. Среднего роста, сухой, очень опрятный и элегантно одетый, он заходил сюда, когда его супруга уезжала на пару дней в другой город навестить больную сестру. Тогда он чувствовал себя свободным, позволяя себе, как говорится, расслабиться на стороне.

Однажды Тоннесен пригласил меня к себе на чашку чая. Я, полагаясь на собственную интуицию, согласилась, и пунктуальный Тоннесен ровно в десять утра был уже на месте. Поскольку работа по выходным начиналась позднее и, соответственно, заканчивалась глубоко за полночь, многие девушки еще спали или собирались ехать за покупками.

Тоннесен показал мне город, а потом завез в пару магазинов, где по-немецки экономно и заботливо поучал:

– Ты только смотри, сравнивай цены, сразу товар не покупай…

Я же, выбравшись из своей тюрьмы, терялась при виде изобилия вещей даже в самых недорогих, далеких от бутиков, магазинах.

Потом Франц, так звали Тоннесена, позвал меня к себе на обед. Судя по всему, умеренно и консервативно живущий пенсионер не разбрасывался деньгами и приглашать меня в ресторан, как это делал Генрих, не собирался. Он знал, что домашняя еда дешевле, и сам готовил для себя в отсутствие супруги.

Мы въехали в небольшой чистый, уютный город Бад-Зальцуфлен, проехали площадь у ратуши, и Тоннесен, поставив машину, пригласил меня зайти в двухэтажный, старый, но хорошо сохранившийся дом, построенный, похоже, в начале двадцатого века.

Франц помог мне раздеться, провел в комнату, а сам, подвязавшись фартуком, пошел на кухню готовить обед. Я огляделась. Первое впечатление – я попала в мир сказки. В этой скромной по площади, но с такой любовью и вкусом обставленной квартире везде царили уют, чистота и гармония. Здесь было так хорошо, так спокойно, что не хотелось никуда уходить. Я смотрела на зимний пейзаж, открывавшийся из окна квартиры, и отдыхала от суеты, недоброжелательства и вечной зависти. Бордель вдруг представился мне шумной фабрикой, полной работающих станков и кричащих людей. У Тоннесена я почувствовала, как устала от вечного контроля над собой, как окружающий мир опустошил меня. Хотелось просто закрыть глаза и слушать тишину. Впитывать в себя этот покой. Рай спокойной, умеренной жизни, которой у меня никогда не было.

Франц принес фрукты и поставил на стол. «Судя по почтенному возрасту, – подумала я, – он должен был принимать участие во Второй мировой войне». Правда, на эту тему мы пока не говорили, но у меня было хорошее предчувствие, что этому человеку можно доверять. Тоннесен не походил на немцев, которые, едва услышав иностранный акцент, тотчас же принимают сморщенный, недовольный вид. Он не походил и на тех, кто осуждает не только иностранцев, но и собственных детей, родителей, коллег и даже погоду, ненавидит всех и вся и лишь ищет повода выместить собственную неудовлетворенность жизнью на окружающих. Среди гостей бара бывали и такие гости.

Тоннесен же обладал врожденными тактом, порядочностью, скромностью, добротой и при всей своей экономности не был скрягой. Как говорят немцы, «сердце его находилось на правильном месте», а жизненный опыт позволял понимать людей. Франц вызывал абсолютное доверие и симпатию, для него же это общение наверняка было уходом от скуки и одиночества, а может, отчасти и желанием немножко мне помочь.

После обеда и кофе, поболтав со мной и взглянув на часы, Тоннесен предложил потихоньку двигаться в сторону бара, чтобы мне не опоздать на работу. Прогулявшись еще немного в центре города, мы поехали назад.

Предчувствия мои по поводу сутенеров оказались не напрасными. Этим же вечером шестерки как бы невзначай передали мне такое известие, что от волнения у меня закружилась голова. Новость была, что называется, из первых рук – телефонного разговора Евгении с одной шестеркой – и состояла в том, что сутенеры были намерены оживить рабочую атмосферу. Видя отсутствие у меня мотивации к работе, они решили перевезти меня в другой бар, где у меня нет постоянного гостя или друга и где я вынуждена буду просто работать и приносить им доход. Решение это было уже принято и обсуждению не подлежало. Живой товар не имел права голоса.