Как я стал знаменитым, худым, богатым, счастливым собой - [36]

Катар Счастье — это выигрыш

Происходило что-то странное. В конце 2001 года ведущий обычно затворнический образ жизни арабский шейх летал по всей Европе, от одной художественной галереи к другой, и сметал произведения искусства, платя безумные деньги. По некоторым оценкам, он потратил $1.5 миллиарда за пару лет. Если шейх появлялся на аукционе, другие участники даже не пытались сделать ставку. Они знали, что у них нет шансов. «У его возможностей нет границ», — сетовал один из участников аукциона.

Кто был этот загадочный шейх?

Как оказалось, его звали Сауд бин Мохаммед аль-Тани, член королевской семьи Катара. Его серия покупок сигнализировала, что несмотря на то, что Катар — это крошечная точка на карте, у страны более чем достаточно средств.

Для исследователя, изучающего счастье, мне было интересно наблюдать за расточительностью шейха. Может, бутанцы были не правы. Может быть, секрет счастья в деньгах. В их огромном количестве. И, если деньги могут купить счастье или, по крайней мере, одолжить его на время, тогда, без сомнения, катарцы, живущие, по некоторым оценкам, в самой богатой стране в мире, должны быть самыми счастливыми людьми.

Интересный факт, что слово «Катар» в арабском написании напоминает улыбающееся лицо, если смотреть сбоку. Ну, очень похоже, если посмотреть под углом. Во всяком случае, я решил купить билет до Дохи, столицы Катара. Как же я мало знал о том, насколько это путешествие потрясет мое понимание счастья. Я покину Катар несколько недель спустя с очень дорогой ручкой, сильным чувством признательности и двумя неожиданными заключениями: налоги хорошо, семья — это плохо. Но я забегаю вперед.

Если вы собираетесь исследовать взаимоотношения между деньгами и счастьем, это интеллектуальное мошенничество — поступать так со счастьем.

Обычно я летаю в «экономе». Сейчас я летел бизнес-классом. И я был удивлен, что я был единственным человеком в салоне. Где все катарцы? Безусловно, они могут позволить себе перелет в бизнес-классе. Позже я понял, что все они расположились в первом классе, в начале самолета. Катарцы не снисходят до путешествия всего лишь бизнес-классом.

Будучи единственным пассажиром, я был центром внимания. Стюардессы практически падали на меня одна за другой, предлагая горячие полотенца или орешки макадамии, нагретые до идеальной температуры. Или спрашивая, не желает ли мистер Вейнер еще один бокал брюта. Почему бы и нет, мистер Вейнер совсем не против.

Сервис «Катарских Авиалиний» настолько раболепный, на грани порнографии, что удовольствие от него, как и все мои приятные моменты, окрашивается легким привкусом вины. Где-то внизу, в каких-то шести милях, находятся менее успешные люди, носящие воду ведрами из колодцев, и, если они едят орешки макадамии вообще, то только при комнатной температуре. Это ужасно!

Я нажал кнопку на моей бесконечно настраиваемой Системе Управления Персонального Кресла и повернулся так, чтобы вглядеться в эти бедные души. Но я видел только пустыню. Песок, безлюдно. И волна облегчения омыла меня. Моя вина исчезла, хотя и не полностью. Она никогда не уходит совсем.

Забавно, все работники на «Катарских Авиалиниях» не из Катара. Вместо этого у них такой двусмысленный этнический вид, который ценится мировыми новостными каналами и международными агентствами красоты. Весь экипаж откуда-то из Где-То-Еще, но Откуда-Именно, я сказать не могу. Как я полагаю, это и есть основная идея. «Катарские Авиалинии» пеленают в пушистый банный халат достатка, надеясь, что вам не придет на ум некомфортное, но неизбежное заключение: Катар набирает работников на собственные авиалинии на аутсорсе. И это работает. Я совершенно не заботился о том, работают катарцы в этой авиакомпании или нет. В компании, где отсутствие оборок слишком фривольно, а отсутствие расходов слишком накладно. Или много глупости. Когда мы приземлились в Дохе, меня отвезли от самолета к терминалу, на расстояние около сотни ярдов, в седане BMW, который пах как с конвейера. Я едва успел утонуть в кожаном сиденье и ощупать деревянную обивку, как надо было уже вылезать. Почему? Неправильный вопрос. В Катаре никто не спрашивает — «почему». Почему? Потому что они могут. Вот почему. Я прошел таможню и вышел из здания терминала. И сразу же в меня врезалась стена жары. Тепло имеет скорость. Любой, кто умудрился не уснуть на занятиях физики в школе, знает, что нагретые молекулы движутся быстрее, чем их собратья с низкой температурой. Но катарское тепло также имеет массу. Это твердое вещество, которое придавливает вас к полу. Похоже на гравитацию, но только не столь приятное. Жара — единственное твердое, осязаемое вещество в Катаре. Все остальное в стране эфемерно, газообразно. Что не лишено смысла — Катар построен на газе. Под песком, в теплых водах Персидского залива, лежат запасы газа, по объему занимающие третье место в мире. Достаточно газа, чтобы обогреть каждый дом в США в течение следующих ста лет.

Снаружи терминала, ожидая такси, я увидел коллаж лиц любого вообразимого оттенка: рубиново-красные, черные как смола, призрачно белые, загорелые. Некоторые лица незаметные, закрытые вуалью из черного шелка. Катар, как и Саудовская Аравия, следует некоторым ответвлениям ислама, известным как ваххабизм, и практически все катарские женщины скрывают свое тело, от головы до пяток. По правде говоря, катарцы быстро демонстрируют, что они практикуют более простую форму «ваххаби-лайт» и получают больше практического удовольствия, чем саудиты. Женщины в Катаре, например, могут водить машины и даже голосовать.