Как я стал переводчиком Сталина - [8]

В памяти всплывает комната на Подоле, в нижней части города, населенной преимущественно жителями еврейского происхождения. Семья, приютившая нас, собирается в Америку — после их отъезда мы сможем располагать всей квартирой, состоящей из двух комнат, кухни и ванной. После наших долгих мытарств — это прекрасная перспектива. Отец надеется получить тут работу, и тогда наши странствия окончатся. Но, вопреки его расчетам, в Киеве тоже голодно. Наш рацион: водянистая овсяная каша-размазня, хлеб на три четверти из сушеной ботвы, изредка — ржавая селедка. Отец устроился сторожем на складе. Мама с утра уходит в какое-то учреждение, где за кулек овса моет пол. Я остаюсь дома один, не зная, чем себя занять. Картинки в «Золотом детстве» и подписи к ним я знаю наизусть. Никаких игрушек у меня нет. На улицу выходить не разрешают там снуют бандиты. Ходят слухи, что они похищают детей и варят из них мыло. Любимое мое занятие — игра в поезд на железной кровати. У нее спинки с прутьями, которые служат рычагами локомотива. Одновременно пространство между ними — это и окно, из которого выглядывает машинист.

Мне представляется, что впереди человек на рельсах. Просовываю между прутьями голову. Ничего нет, это мне показалось. Но не могу вынуть голову обратно., Как-то она проскользнула вперед, но теперь мешают уши. Как я ни стараюсь раздвинуть прутья, ничего не получается. В конце концов засыпаю. Так меня вечером и застают родители, с головой, свисающей между прутьями, и натертыми докрасна ушами. Отец, конечно, без труда раздвинул прутья, но мне пришлось два часа простоять в углу на коленях…

Киев в непрерывной осаде, переходит из рук в руки:, немцы с гетманом Скоропадским, петлюровцы, белые, красные, поляки, снова красные. Все разграблено, растащено, сожжено. Уже и овса не сыскать. На Владимирской горке пала лошадь. Ее сразу разделали. Кусок конины достался и нам. А что будет дальше?..

— Здесь нельзя больше оставаться, — говорит отец. — Придется ехать к Любе, в деревню. Там как-нибудь переждем гражданскую войну.

Отец, конечно, не ожидал, что за ней последует «военный коммунизм», вконец разоривший деревню.

…Большая каюта в трюме парохода. Вдоль переборок и бортов длинные деревянные лавки. На них расположились пассажиры. Мы устроились в углу. Надо мной — круглый иллюминатор. Просовывая в него голову, смотрю, как из-под гребных колес летят брызги, образующие в солнечных лучах колеблющуюся радугу. Вдоль борта бегут назад волны со множеством воронок и белой пены. Часами смотрю на это завораживающее зрелище. Мы плывем на Север, в сторону Любича, одного из древних центров Киевской Руси. Где-то до него небольшое приднепровское село — Станецкое. Обычно пароход там не останавливается. Но отец договорился с капитаном, что нас высадят. Расстояние от Киева напрямую немногим более полутораста километров. Река извилистая, порой после крутой излучины мы снова плывем на юг, вновь и вновь петляем. К тому же скорость у парохода маленькая, так что путешествие займет сутки.

Большую часть времени провожу на палубе. Она забита бескаютными пассажирами, сгрудившимися вокруг трубы, из которой идет черный дым. Здесь тепло и не так ветрено. Мне же нравится стоять на открытом пространстве, обдуваемом со всех сторон.

Прогуливаясь по палубе, вижу, что на корме два пулемета, а на носу небольшая пушка. Она прикрыта брезентом, но ствол торчит наружу. Отец объясняет, что это на случай нападения бандитов. Мне, конечно, хочется, чтобы на нас напали…

Утром я снова на палубе. Солнце поднялось над лугом и начинает пригревать. Пароход жмется к высокому берегу, огибая песчаную отмель. Большинство палубных пассажиров еще спят на скамейках. Другие, развернув еду на тряпицах, завтракают. Вдруг с берега раздается выстрел, потом второй. Из-за кустов появляются несколько всадников. Они размахивают обрезами (винтовки с обрезанным стволом, которыми обычно пользуются бандиты, поскольку их легко спрятать под одеждой), кричат. Пассажиры залезают под скамейки, а те, что поближе к трапу, спускаются в трюм. Я прячусь за трубой. Капитан на мостике командует:

— Самый полный вперед!

Вот и застрочили наши пулеметы, а затем грохнула пушка.

Мама, спрятавшись за трап, манит меня рукой. Капитан заметил ее:

— Гражданка, пусть мальчик не выбегает. Он за трубой хорошо укрыт. Прошу вас, спуститесь вниз…

Я рад, что могу наблюдать за сражением. Пароход стремительно набирает скорость. Но всадники не отстают. Прячась за кустами, они скачут параллельно, продолжая беспорядочную пальбу. Несколько пуль рикошетом отлетело от трубы. Одного из налетчиков сразил наш пулемет. У второго лошадь споткнулась, сбросив седока. Дальше, за поворотом, виднеется густая дубовая роща. Это наше спасение. Тут кони могут идти только шагом. Бандиты отстают и больше не появляются.

Игра в «кошки-мышки»

В Берлине не ошиблись, рассчитывая, что готовность рассмотреть совместно польскую проблему расценят в Москве как признак серьезных намерений германского правительства. Вечером 3 августа 1939 г. Молотов принял Шуленбурга. Посол повторил формулу Риббентропа насчет отсутствия неразрешимых проблем между  Балтийским и Черным морями и добавил, что Германия желает «согласовать сферы интересов». Молотов выразил сомнение насчет серьезности германской инициативы, перечислив ряд недружественных акций Германии. антикоминтерновский пакт, поддержку враждебных СССР действий Японии, отстранение Советского Союза от Мюнхенского соглашения. Отмечу, кстати, что согласно имевшемуся договору СССР и Франция должны были совместно прийти на помощь Чехословакии в случае агрессии против нее. Когда осенью 1938 года такая угроза возникла, Москва была готова выполнить свое обязательство. В западных округах СССР была объявлена мобилизация. Но Франция не выполнила свою часть договоренности и пошла на сделку в Мюнхене, даже не проконсультировавшись с Москвой. Да и сам мюнхенский сговор имел явно антисоветскую направленность. Как можно все это совместить, спросил Молотов Шуленбурга, с заявлением германского правительства о готовности нормализовать отношения с СССР, и добавил, что не видит пока никаких доказательств изменения Германией ее позиции. Из этой беседы посол сделал вывод: советское правительство в настоящее время решило пойти на соглашение с Англией и Францией. Он рекомендовал Берлину предпринять новые усилия, чтобы заинтересовать Кремль. Между тем Сталин все более склонялся к договоренности с Гитлером.