Как я преподавал в Америке - [10]
Так прошла еще неделя, и 31-го Майкл привез меня в Миддлтаун — это в 30 км от их дома. Передал меня в руки Присциллы
Мейер, та привела меня в мое жилье — это целая двухкомнатная квартира: холл-кабинет, спальня — две кровати, кухня с плитой и холодильником. Ее муж привез старый их телевизор, Юз дал радио — музыку слушаю. Как включил ее — родную, классическую, — сразу из чужбины в доме души оказался.
Присцилла дала-одолжила 100 долларов и повезла покупать еду в супермаркете — вышло на 40 сразу. Как Юз потом рассказывал: Битов, когда с ним зашел в этот магазин, аж расплакался: «За что же нам, на Руси, такое наказание?..» И когда жру снедь — все о вас думаю — со стыдом.
Первые дни все трепетал: как пойдет моя лекция на английском? Кстати, с Катей и Майклом сразу только по-английски говорил — репетировал неделю, и Катя помогла отредактировать мой перевод первой лекции. (Как видите, машинка барахлит, а чинить — дорого. Тут же все перешли на компьютер; даже ленты не достать). Майкл и Катя успокоили меня насчет моего английского: произношение нормальное и словарь… Ладно, разговорюсь тут далее.
5 сентября мои первые классы были. В группу на английском пришло человек 30 — на курс «Национальные образы мира». А в группу на русском записались 5, но ходят уже 11.
Первая лекция хорошо удалась на английском: был контакт, даже смеялись. Присцилла сидела — не ожидала, что такхоро шо… А на русском курсе я было приготовил им «Космософию России» по-английски, а они меня попросили по-русски, хотя разные у них уровни; я чуть сник, ибо по-русски мне это же было скучновато рассказывать. Но — ничего. Что-то все равно получилось. А следующие два с ними занятия — совсем непринужденно. Тут есть некоторые дети эмигрантов, вывезенных из России в свои 5–7 лет, — они говорят, а другие тут выучиваются.
Вчера на занятии сравнили «У лукоморья» Пушкина и Вступление к «Гайавате» Лонгфелло: призывал удивляться наивно странностям — и мне самому интересно их слушать. Потом раз бирали Вступление к «Медному всаднику» — и задал им всего его прочитать: кто — на русском, кто — в переводе. А наперед думаю: полкурса, а может, и больше, заниматься поэзией, а потом — про русскую мысль (использую свою «Русскую Думу») А на английском — пока общее о национальном говорю, а потом к описанию отдельных космосов перейдем. Народ — детский. мало образованный даже в американской литературе. Так что надо постоянно ликбезом заниматься — факты сообщать и объ яснять.
…Итак, три дня лекций прошло — полторы недели. Уже успо коился я — вроде получается. И расписание очень удобное вторник и четверг, так что на 4 дня мог бы и уезжать. СЮ.30 до 11.50 — английская группа, потом час на «ланч», и с 1.10 до 2.30 — русская группа. Просто идеальное расписание по времени.
Когда успокоился, я почувствовал — да тут же курорт! Теплынь, студенты ходят в шортах и босые многие. И я. Тут лужайки, деревья, беру книги и читаю. Мой дом — в полминуте от «офиса». Маленький университетский городок — мечта так жить: вся культура тут, а и природа дышит. Набрал книг — читаю американцев.
14. IX. 91. Прерван был вчера: заехал Юз с Ириной — повезли на «парти» к сербке, что в соседнем университете преподает русский; день рождения, что-то к 70. Поужинали с выпивоном. Сегодня хмуро, дождит слегка. Юз заехал — повез покупать свитер и рубашку по дешевке: по 5 купил два свитера шерстяных и две рубашки.
Сейчас думаю: ехать на велосипеде кататься или пройтись? Скользко, не поеду. Пойду отнесу письмо.
Обнимаю.
Сегодня что-то кисло…
Ваш Па Гошка.
Национальное — Ветхий Завет
Понял, что я восписываю Ветхий Завет — своими «космоса- ми»: первое слово, что сказала природа и культура древняя и классическая — для каждой национальной целостности. Но на этой основе затем — ныне особенно — развивается Новый завет, пересклад ценностей и понятий. Но это все — с наследством завета старого и с ним в отношении, питании, полемике… Это — объяснить моим студентам. А то обидчиво и ревниво они относятся к моим построениям на основе классики — и спрашивают: «А что, это изменяется? может ли? и как?»
Вчера читал в хрестоматии американской литературы новейших авторов. Вон Алиса Уокер, 1947 г. рожд., — негритянка, — рассказ Everyday Use («Повседневный обычай»?): про одеяло бабушки, которое сама сшила из лоскутов, причем один — из мундира прадеда, кто в Гражданской войне участвовал. Одна дочь этим одеялом укрывается, а другая приезжает, модерная, и просит эту бесценность дать ей — и повесить в доме на стене как произведение искусства. А для старшей дочери это — просто одеяло, и она сама умеет так шить: от Бога ей дано это умение, «ургия» еще живая. А той — это уже искусство. Вот она-то уже дитя Нового завета Американства.
Старый Завет — завет Судьбы, Предопределения из Природы и рода.
Новый завет — завет Свободы, творчества Личности.
Еще читал Томаса Пинчона — ну, этот, ученик Джойса и Набокова, из универсума культуры и всесоциации, какова Америка — вселенская смазь. Космополитический слог. Стиль Нью-Йорка, мирового города (хотя живет где-то в провинции). Но он, умелец и искусник, — не трогает. А в негритянке — субстанция и нерв.
Книга известного писателя и философа Георгия Гачева «Русский Эрос» — работа во многих отношениях уникальная. Подзаголовок книги — «роман» Мысли с Жизнью» — подчеркивает существенную особенность ее содержания: это, во-первых, исследование тех сторон человеческой культуры вообще и русской, в частности, которые связаны с понятием «эрос», и, во-вторых, — это дневник личной жизни автора, философски осмысливаемый и тем самым включаемый в круг идей книгиВ ней предпринята, вероятно, первая в нашей литературе попытка комплексного культурологического анализа проблем эроса, к обсуждению которых и вообще как к таковым в нас на протяжении длительного времени воспитывалось стойкое предубеждение.
Читателю опытному, эрудированному, имя Георгия Гачева, конечно же, знакомо. Знакомы теоретические книги о литературе и эстетике, знакомы работы, исследующие национальные образы мира, знакомы культурологические исследования.Мы предлагаем новые отрывки из «Жизнемыслей.», дневника Г. Гачева, который он ведет на протяжении нескольких десятилетий и с частями которого читатели могли уже познакомиться по другим изданиям.Жанр своего дневника Георгий Гачев определил так: «…тот труд — философия быта как бытия».«Уральский следопыт» № 7, 1992.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.