Как я отыскал Ливингстона - [37]

В виду Симбо-Ками нет ни деревни, ни поселений; все, какие есть, гнездятся в расселинах гор и заселены вазегуггами, склонными к грабежу и убийствам.

24-го утром, перед самым выходом из Симбо, с нами приключилась история, которая причинила мне беспокойство на несколько дней. Бундер-Салам, туземец Малабара, исполнявший у меня обязанность повара, был в пятый раз пойман в похищении моего кушанья. Его собрат и задушевный приятель Абдул-Кадер, подповар и портной, и мальчик араб Селим донесли и показали на него; приняв во внимание четыре безнаказанные попытки, на этот раз приказано было дать виновному двенадцать ударов плетью. Удары даны были по одежде и потому не были очень сильны, и как раз соответствовали его проступку; более строгим наказанием было приказание оставить вместе с ослом и пожитками наш лагерь, с объявлением, что я не в состоянии более терпеть такого неисправимого вора. Я никак не рассчитывал, чтобы он действительно исполнил мое приказание и отдал бы себя в руки первому попавшемуся жадному мгензи; я рассчитывал на эту угрозу только как на средство, которое поможет отучить его от этих дурных наклонностей. Но повар принял это совершенно серьезно и, освободившись, бежал из лагеря в горы, оставив осла, шляпу и все свои пожитки. Бомбай и Абдул-Кадер тщетно звали его, надрывая себе легкие. Бундер-Салам не вернулся; в виду возможности его возвращения, мы перед выходом в поход привязали к дереву его осла вместе с вещами.

Длинная, широкая долина, видневшаяся еще с возвышенностей, разделявшая Унгеренгери от Симбо, лежала теперь перед нами. Как мы увидим сейчас, она оставила по себе самое тягостное впечатление. Начиная у Симбо, она оканчивалась в Регеннеко, у подножия гор Узагары, на расстоянии шести переходов. В начале сильно волнистая, она покрыта была молодыми лесами бамбука, росшего преимущественно по берегам источников, веерообразными невысокими пальмами и мгунгу. Эти холмы, несколько далее, прорезывались рытвинами, наполненными водою, которая утучняла росший по бокам тростник, а с этого места расстилались уже обширные степи, покрытые высокою травою, монотонный вид которых приятно разнообразился там и сям одиноко стоящими деревьями. В этой обширной дикой степи мы встретили всего лишь одну деревню Вавечугга. Дичь из лесов, изобилующих ею, олени, антилопы, зебры, прилетали и прибегали за кормом в открытые степи. Ночью раздавались чудовищные стоны гиены, которая рыскала за добычей, нападая на сонных животных и людей.

Липкая грязь саванн делала путешествие крайне трудным; прилипая к ногам, она была невыносима как для людей, так и для животных. Десятимильный переход потребовал у нас десяти часов времени; это обстоятельство принудило нас раскинуть в этой глуши лагерь и построить новое комби; нашему примеру последовало потом до полудюжины других караванов.

Было уже около полуночи, когда прибыла повозка, вместе с тремя или четырьмя измученными пагасисами и Бомбаем, с печальным известием о том, что он, бросив на землю свою ношу, состоявшую из палатки, большого американского топора, его двух форменных курток, рубах, бус и холста, пороха, пистолета и его топора, отправился вытаскивать завязнувшую в топи повозку; возвратившись к тому месту, где были оставлены вещи, он их уже не нашел; он полагал, что все это похищено каким-нибудь вагенви, которые имели обыкновение украдкою следовать за караванами. Это печальное повествование, рассказанное среди мрака ночи, было принято мною довольно неблагосклонно; весь поток моей ругани провинившийся капрал выслушал совершенно безмолвно. Страшно взбешенный, я перечислил все его проделки: пропажу козла в Мугалехе, недосмотр за Бамизи и побег его в Имбики с ценными вещами, его нередко замеченное непростительное нерадение по отношению к ослам, которые по его милости зачастую на ночь оставались без воды — по утрам, в дни походов, вместо того, чтобы вставать раньше и к 6-ти часам оседлать ослов, он не изволил просыпаться раньше 7-ми; его, наконец, привычку нежиться у огня, его апатию и бездействие; теперь среди разгара сезона мазика, он потерял палатку или тэнт, и непокрытые холсты вследствие этого погниют и потеряют всякую цену; он потерял мой топор, который в Уджиджи мне необходим будет при постройке бота, пистолет и сечку,^{2} и полную пороховницу самого лучшего качества пороха, и в заключение всего явился в лагерь без повара, зная очень хорошо, что у меня никогда и в мыслях не было выгнать бедного человека на верную смерть. Рассмотрев все его проступки, которые ясно говорили за его неспособность быть капитаном, я сменил его с этой должности, определив на нее Мабрука-Буртона. У Уледи (слуги Гранта), носившего звание второго капитана, в наказание за следование примеру Бомбая, было отнято право давать приказания солдатам; напротив того, он сам теперь должен был подчиняться всем распоряжениям Мабруки, который вполне стоит дюжину Бомбаев, и не менее двух дюжин Уледи. Виновный был отпущен с приказанием с рассветом отправиться за поисками тэнта, топора, пороха и сечки.

На следующий день караван, сильно утомленный предшествующим днем, принужден был остаться на месте. Бомбай поспешно отправился за потерянными вещами; Кингару, Мабруки Большой и Мабруки Малый отправились вплоть до Зимбамуэни за пропавшим поваром; по возвращении с ним им поручено было также принести оттуда зерна количеством на три доти, запас необходимый нам, окруженным степью.