Как я ловил диких зверей - [59]

Я решил, что настало время действовать и попросил Тунку послать за тремя старейшинами ближайших кампонгов. Каждому было приказано доставить свои ружья и по десятку лучших людей кампонга. Без приказания было ясно, что они принесут и свои копья. Ни один малаец не пускается в джунгли без копья. Когда явились новоприбывшие, женщинам было поручено накормить их. Все происходившее было похоже на приготовление к спортивному празднику, но вместе с тем все были встревожены. Белый волшебник собирался вести их против дьявола в слоновьей шкуре… Они толковали об этом, понизив голоса.

Тунку решил было не ехать с нами. Он сказал, что у него голова болит. Но в последнюю минуту передумал и взобрался на моего слона. Мы ехали на тех же трех слонах, что и в предыдущую неудачную поездку, с нами было пятьдесят пеших мужчин, вооруженных копьями. Старейшины с ружьями ехали на слонах.

Отправились мы вскоре после восхода солнца и ехали не торопясь и стараясь не производить никакого шума: не смеялись, не разговаривали. Прошло два с половиной часа, пока мы напали на след бродячего слона. Но зато следы были совсем свежие: они были проложены не более получаса тому назад.

Тогда мы растянулись: мой слон в центре, два других по бокам; между ними стали люди так близко один от другого, что могли бы схватиться за руки. Если бы мы в таком порядке напали на дикого слона — нам было бы легко окружить его. Трудно поверить, как мало шума мы делали. Мы продвигались очень медленно, пока не достигли бамбуковой чащи. Тут следы обрывались. Возможно, конечно, что слон пробрался сквозь чащу и пошел дальше, но, возможно, было и то, что он мирно спит в самой середине чащи после бессонной ночи и прогулки по плантациям. Узнать это было нетрудно. Охотники нередко подкрадывались к целому стаду во время его сна. Опасность в таких случаях заключается только в слове или в крике. Стадо, которое бросилось бы в ужасе бежать от одного ружейного выстрела, наоборот, кидается в нападение при звуке человеческого голоса. Я думаю, это происходит оттого, что выстрел для них является чем-то неизвестным и пугает их, а голос им хорошо известен.

Я подозвал жестом двух из туземцев, которые казались мне ловчее и умнее других. У них были проницательные глаза. Я сказал им чуть слышным шепотом, чтобы они проползли в чащу, не делая никакого шума, посмотрели, нет ли там слона, и если он там, чтобы так же бесшумно вернулись и указали нам точное место. Последнее мое наставление им было: «Будьте тихи, как ящерицы, и пусть ни одно слово не выйдет из ваших уст».

Они наклонили головы в ответ, и их смуглые тела исчезли между стволами бамбука. Как только они скрылись из виду, я дал знак окружить бамбуковую чащу.

Как я после узнал, произошло следующее. Когда оба туземца ползли вперед, вытянув свои копья, их глаза были ослеплены странным светом: благодаря прямым стволам бамбука в чаще все казалось перерезанным полосами, и они ничего не могли сразу разобрать. Они не видели спящего слона до той минуты, когда буквально наткнулись на него. Тогда один из них вне себя от страха крикнул товарищу одно слово: «Нага!» (Берегись). Это было последнее слово, которое ему суждено было произнести в жизни. Слон поймал его хоботом. Товарищ его бросил в слона копьем и кинулся к нам, крича: «Гаджа датанг!» (Слон здесь). Слон бросился на крик, выбежал из чащи нам навстречу, все еще держа в хоботе мертвого человека. Потом он бросил труп на землю, страшно завыл, наступил на него своей огромной ногой, оторвал у него хоботом одну руку, подбросил ее в воздух и кинулся на нас. Наш ряд расступился. Ручные слоны были так напуганы, что отказывались повиноваться своим вожакам. Мой слон весь дрожал с ног до головы. Вожаку не удавалось никак повернуть его так, чтобы я мог прицелиться бродячему слону прямо в отверстие у основания хобота. Оно у азиатского слона не защищено клыками так, как у его африканского родича, и поэтому выстрел в него является смертельным.

Туда-то я и хотел прицелиться, но это было невозможно. Тогда мы все начали стрелять и кидать в слона копьями по разным направлениям. Слон пробежал несколько шагов, зашатался и рухнул мертвым. В него попало около тридцати копий, множество пуль из ружей туземцев и несколько моих разрывных.

Когда страшная туша перестала содрогаться, туземцы столпились около слона, и каждый поочередно плевал на него. Невероятные ругательства, насмешки, проклятия посыпались на мертвого слона. Я был рад, когда они, наконец, сменились торжествующими криками и диким смехом. Люди довели себя до какого-то безумного экстаза. Их враг лежал мертвый. Один из товарищей, правда, тоже лежал мертвый… Но слон-дьявол погубил много людей, и это была последняя жертва.

Тунку-Сулейман спокойно смотрел на все происходящее. Его усы не изменили своей плачевно-отвислой формы.

— Туан, — сказал он мне, — так как слон этот причинил много бед моему народу и в нем несомненно был дьявол, то я хочу сохранить его клыки как талисман от злых духов. Но этот перстень, туан, прими в знак моей благодарности!

Он снял бриллиантовый перстень со своего пальца и протянул его мне. Камень весил карата четыре, но был, к сожалению, местного гранения.