Как я ходил в публичку - [2]
— Покажите ему публичку, — распорядился Маэда-сан…
И вот мы уже ползем в желтом такси по запруженным улицам, и, словно большие хлопья снега, реют вокруг нас белые скомканные салфетки простуженного Танака.
Ехали мы долго, через весь город. Промелькнул квартал высоких труб и приветливых башенок; трубы источали густой, упруго клубящийся дым, на башенках пронзительной зеленью вспыхивало слово «тюркиш». Юная банщица в трусиках, лифчике и деревянных сандалетах вывела на улицу запарившуюся девицу и стала громко звать такси. Зеленый призрачный свет падал на них сверху, и банщица казалась русалкой, а бессильно оседающая, с болтающейся головой девица — утопленницей. Надсадно трещали механические рулетки — последнее помешательство японской молодежи, нашедшей новый верный способ транжирить единственную и неповторимую жизнь. Сверкали витрины бесчисленных баров, блистали и безумствовали рекламы кабаре; фанерный Хетчинсон в два натуральных роста с каждого перекрестка зазывал любителей острых ощущений на фестиваль фильмов ужасов. Мы ехали все дальше и дальше, мимо кварталов веселья в тихое царство книги.
Мы вышли из такси на углу узкой, плохо освещенной улицы и прошли пешком к невзрачному зданию библиотеки. К входной двери была прибита веточка японского клена с ярко-красными осенними листочками, искусно сделанная из проволоки и бумаги, под ней почему-то висело изображение фотоаппарата на треноге. Нам открыла молодая миловидная библиотекарша в кимоно и, чуть наклонив причесанную тюрбаном голову, жестом пригласила заходить. Танака-сан хотел снять туфли, но библиотекарша сказала, что это необязательно.
Мы вошли в пустынную комнату, книг тут не было, только на инкрустированном столике лежали зачитанные номера иллюстрированных журналов, как у наших частно практикующих зубных врачей. И тут я сообразил, что знакомиться с японской толпой в публичке — это все равно что искать многолюдья в японских ресторанах, где посетители разведены по отдельным, изолированным кабинетам. Библиотекарша спросила по-английски, будем ли мы фотографировать.
— У нас нет аппарата, — с улыбкой ответил Танака-сан.
— Мы можем дать, — сказала библиотекарша.
Конечно, Танака, поблагодарив, отказался. Но это уже было интересно! И у нас практикуется фотосъемка уникальных текстов, но дело это сложное, канительное, ведь требуется специальное разрешение. А тут, в самой заурядной библиотечке, вы можете фотографировать, сколько вашей душе угодно. Я лишний раз восхитился чудесной особенностью японского уклада делать жизнь людей как можно более удобной, легкой, комфортабельной.
— Она спрашивает, что мы будем пить, — обратился ко мне Танака.
Это тоже очень характерно для Японии. Два человека не могут встретиться даже накоротке, даже по делу, чтобы не выпить чего-нибудь — воды со льдом, оранжада, пива, кока-колы, лимонного сока и особенно часто — вкуснейшего холодного кофе с молоком.
— А что ты будешь? — спросил я.
— Джин-тоник.
— А разве можно?
— Почему нет? Тут не придерживаются сухого закона.
— Тогда мне тоже джин.
Библиотекарша вышла и вскоре вернулась в сопровождении сослуживицы, так разительно на нее похожей, что я принял их за сестер. Но европейский глаз вообще-то плохо воспринимает своеобразие японских лиц, а тут еще — одинаковая одежда, прическа, рост, ясно, что новая библиотекарша показалась мне зеркальным отражением первой. Они подали нам напитки и о чем-то заговорили по-японски. Я уловил английское слово «спешиал» и понял, что речь идет о том, какая нам нужна литература: специальная или беллетристика. Мне уже начали надоедать все эти церемонии, и я чуть нетерпеливо сказал:
— Пусть будет «спешиал», только побыстрей!
— Спешиал, — повторил Танака-сан.
Библиотекарши стали рядом, к нам лицом, и враз наклонили свои точеные головки, причесанные «тюрбаном». Казалось, их густые черные волосы залиты лаком: сплошная сверкающая гладь. Поклонившись, они деловито распустили пояса, скинули на пол кимоно и остались в голубых бикини. Их маленькие, по-козьи острые груди заронили во мне смутное подозрение, что мы ошиблись адресом. Но я не успел разобраться в своих ощущениях. Переглянувшись, библиотекарши синхронным движением сняли бикини.
— Это провокация, — пробормотал я и, как библейский Иосиф, пустился в бегство.
Танака устремился было за мной, но тут же вернулся, чтобы расплатиться, как я потом понял, за джин и причиненное беспокойство. Нагнал он меня уже на улице. От волнения насморк его усилился, бумажные салфетки так и порхали из пиджачного кармана к тупо обрезанному носу. Черный бобрик ощетинился, а табачные глаза за толстыми стеклами очков пучились, как у рыбы-телескопа. Мне стало его жаль.
— Скажи, что такое, по-твоему, «публичка»? — спросил я мягко.
— Как что?.. Пубричка (все японцы, владеющие русским, стоит им разволноваться или выпить лишнюю рюмку, немедленно утрачивают букву «л», отсутствующую в японском языке) — это маренький пубричный дом.
— Это публичная библиотека, — сказал я.
— Бибриотека?! — вскричал Танака трагическим голосом. — Господи боже мой!..
Оставалось еще одно невыясненное обстоятельство, я спросил:
