Как я был великаном - [13]

— А как мы ее назовем, эту жидкость? — вмешался я, чтоб напомнить о себе. Я нарочно выдумывал каверзные вопросы: мне доставляло удовольствие видеть, что потом всем приходится ломать над ними голову. Однако на сей раз я просчитался.

— Ну, это в последнюю очередь, Гонзик!

Мамила снисходительно усмехнулся.

— Это не нам решать. А кроме того, ее надо попробовать на людях! Пан Жулиан, если у вас под рукой действительно нет никого, на ком бы испытать эту приятную жидкость, — послушайте меня, пошлите одну бутылку в химический институт, уж они-то знают, что делать…

— Вот еще! — крикнул дядюшка. — Никому ни капли не дам, пока сами ее не исследуем. Понятно, господа? И чтоб мне не пикнули!

Мы еще раз поклялись дяде хранить молчание, разумеется, с оговорками, о которых каждый из нас предпочел умолчать.

— Как бы только этот бродяга не проболтался, — подумал вслух Адамец.

— А вот ему бы и дать напиться! — смекнул химик. — Если исчезнет — никому и дела нет…

Отличная мысль. Уговорились, что мы наполним свои бокалы водой и чокнемся с бродягой — для вящей убедительности.

Сказано — сделано. Я побежал за бродягой. Он сушил свои лохмотья в людской, в обществе неразговорчивого Лойзы и поедал остатки ужина, смакуя перипетии своего невероятного приключения.

Я пригласил его на «глоток», и он сейчас же вскочил эдаким козленком.

— И то сказать, молодой хозяин, ведь это я открыл все, без меня ваша сивушка-то давно бы вытекла!

В подвале все было готово: и бокалы с водой, и тост, и предательская рюмка для ничего не подозревающего гостя.

— Прими от нас, о странник, этот бокал, — напыщенно произнес Мамила, — в знак признания твоих бесспорных заслуг в успехе нынешнего дня — если не считать, конечно, божественного провидения, швырнувшего тебя в кабинет пана Жулиана. Пью твое бродяжное здоровье, да процветает оно еще долго под солнцем и звездами.

— Только один глоток, странничек, — предостерег управляющий, — один глоточек, а второй — не сразу! Дьявольская штука — к ней надо привыкнуть!

Мы пригубили свои бокалы с водой, чтобы показать, до чего опасно пить этот напиток большими порциями. А наш бродяга только зажмурился, предвкушая удовольствие, и приклеился к бокалу. Прежде чем мы успели ему помешать, он уже опрокинул в себя все содержимое. Бокал был пуст, когда я вырвал его… Бродяга зашатался. Не успел я подсунуть ему пустой ящик из-под закваски, как он рухнул на него, но тотчас вскочил и замахал руками, точно ветряная мельница. Лицо просветлело, глаза заискрились — он словно помолодел лет на десять.

— Что с тобой? — спросил Мамила.

— Падаю! — восхищенно прошептал бродяга, судорожно закрывая глаза. — Нет! Не падаю! Лечу! Нет, падаю… только вверх! Голова болит? Нет! Это не голова! Это сердечко мое будто летит куда-то… Го-го-го! До чего здорово! Словно в раю! Дайте еще глотнуть… Мать моя… Навек бы тут остался!

— Где тебе хочется остаться? — в один голос вскричали мы.

— В раю! — как в забытье, прошептал бродяга, молитвенно складывая ладони. — Скорей, скорей, пока не поздно!

С этими словами он свалился на пол и мгновенно уснул.

— В раю… — задумчиво повторил дядя, потом решительно приказал: — Отнесите его в зеленую комнату!

Я подхватил бродягу за плечи, химик — за ноги. Он оказался легоньким, как птичка. Пока мы укладывали его на диван в зеленой комнате, он стал короче примерно на голову. Мы уже приготовились к тому, что он исчезнет у нас на глазах. Но, как ни странно, больше он пока не уменьшался.

Сигналы тревоги. — «И на устах — молчания печать…»

Дядя пригласил химика в кабинет.

Не знаю, что там между ними происходило, но вдруг во всех уголках дома зазвенели электрические звонки. Это открывалась дверца сейфа. Я понял, что дядюшка выплачивает химику обещанный гонорар.

Наконец дверь открылась и из кабинета выскочил пан Мамила. На лице его застыла коварная ухмылка. Я было окликнул его, но он только пожал плечами, приложил палец к губам и с плутовским видом похлопал себя по груди. Только его и видели.

О, это-то я понял! Итак, химик оставляет службу у пана Жулиана, на груди у него — набитый бумажник, а на устах молчания печать!

Хорошо бы!..

Наследство в кармане. — Ночь в голубой гостиной. — «Мой час еще не пробил!»

В ту же ночь я принес дядюшке в зеленую комнату две бутылки из подвала.

— Ступай спать!

Сидя в глубоком кресле, дядя яростно раскуривал сигару. Сквозь синие клубы дыма я видел его возбужденные, лихорадочно горящие глаза.

— Дядюшка, — начал я, не предвидя ничего хорошего, — может, лучше остаться с вами, вдруг что-нибудь…

— Я же сказал — катись вон! — рявкнул дядя.

— Бог весть, что вы замыслили! Я могу только догадываться и не понимаю, почему вы таитесь от меня. Кому-кому, а мне-то известно волшебное действие этого напитка, — я покосился на бутылки, — и я опасаюсь…

— …что к утру от меня одни штаны останутся? Воображаю, как бы ты прыгал от радости — наследство в кармане, и даже похорон не надо…

При дядиной скупости этого, конечно, можно было не опасаться. Разве не ясно, что такой скупердяй не расстанется со своим сейфом — хоть бы ему обещали поставить этот сейф на могилу вместо памятника! Но мне было невдомек, зачем ему понадобилось провести эту ночь наедине с бродягой. Видимо, рассчитывает вырвать у того его тайну в надежде извлечь из нее пользу…