Как я был самостоятельным - [23]
Прошло некоторое время, прежде чем я начал что-то соображать. Может, Зина проследит, куда отец положил ключи, а потом утащит их?..
Я прикрыл дверь кабинета и сел подальше от нее на уголке тахты. Не знаю, сколько времени я так просидел. Послышалось пять звонков. Я пошел в переднюю и прошептал:
– Кто там?
Металлическая крышка над щелью для почты приподнялась, и за дверью зашелестело:
– Лешка! Это я, Антон… Тебя на внутренний замок заперли.
– Знаю, – прошептал я.
– Лешк! Мы твой телефон разведали. Будем по-особому звонить: сначала один звонок дадим и сразу положим трубку… А когда снова позвоним, ты подходи. А если просто будут звонить, ты не подходи. Понял?
– Понял, – прошептал я и услышал, как Дудкин понесся по ступенькам вниз.
Минут через десять зазвонил телефон и умолк. Когда он снова зазвонил, я взял трубку.
– Леш! Это я говорю, Аглая. Во какая ужасная вещь получилась! Зинкин отец ключи забрал к себе и в ящик запер… А ключ от ящика всегда у него.
– А… а как же я?
– А ты… ты, Лешка, пока потерпи… Мы потом что-нибудь придумаем… Сообразим что-нибудь…
– А… а сколько мне терпеть?
– Леша! Мы пока еще ничего не знаем. Если бы Зинкин папа на работе был, он бы ключи матери оставил, и тогда мы уж как-нибудь… Но только Зинкин папа отгул взял на четыре дня: стены обоями оклеивать.
– А я? Вы меня, значит, не выпустите?
– Не, Леш… выпустим. Только не сегодня.
– Завтра? – с ужасом в сердце спросил я.
– Не, Леш… не завтра и не послезавтра… – Аглая объяснила мне, что цветы поливают через два дня на третий, а сегодня их уже поливали. Значит, только через два дня Зинин папа отдаст Зининой маме ключи, и тогда их можно будет попытаться стащить.
Я молчал. Я просто не знал, что мне сказать на все это.
– Леша, ты слушаешь? – спросила Аглая.
– Слушаю.
– Леш, ты только не подведи, в окна не выглядывай и свет не зажигай. А то знаешь что Зинке с Васькой от отца будет! Они сейчас сидят у нас в подъезде и ревут оба… Леша, и нам всем попадет, на тебя вся надежда… Не подведешь? Леша, пока!.. Мама из гастронома вернулась…
Послышались частые гудки.
В другой раз я лопнул бы от гордости, услышав, как Аглая сказала: «На тебя вся надежда». Но сейчас я никакой гордости не испытывал.
Я вернулся на уголок тахты. Мне хотелось плакать, но я почему-то сдерживался и только тихонечко кряхтел, не замечая, что у меня течет из носа.
За окном что-то стало тихо постукивать. Это пошел дождь.
Через какое-то время телефон снова зазвонил, умолк и зазвонил опять. На сей раз это был Дудкин.
– Лешка! Твоя тетка ходит по квартирам и спрашивает, куда ты мог деваться.
– А про ультиматум она говорит?
Дудкин ответил, что про ультиматум тетя Соня ничего не говорит, хотя он наверняка ею получен: Аглая отнесла его, как было условлено, а Юра позвонил и лично разговаривал с тетей Соней.
– А полотенце она вывесила?
– Не, не вывесила. Она говорит, что, если до вечера тебя не найдет, в милицию заявит. – Антошка помолчал. – Леш! А вдруг такое дело получится: ультиматум дадут понюхать ищейке и она Аглаю найдет… А та с перепугу признается…
Антошка не подозревал, как меня обрадовали эти слова. Не то чтобы я верил в ищейку, но я верил в милицию вообще. Ее работники не такие тайны раскрывали, уж наверное, они сумеют быстро узнать, куда меня запрятали.
После разговора с Дудкиным у меня даже аппетит появился. Я съел три котлеты, запил их водой из крана и стал ждать дальнейших сообщений.
Но телефон молчал, а на дворе быстро темнело. Скоро сделалось так темно, что я смог подойти к окну, не боясь, что меня увидят. Уже светились окна в двухэтажных бревенчатых домишках напротив нашего нового дома… Вот зажглись яркие фонари в нашем большом дворе. Я придвинул к подоконнику стул, забрался на него коленями и принялся смотреть вниз: не появится ли там милиция. Я смотрел так внимательно, так напряженно, что даже забыл на некоторое время про череп. Но съежившиеся фигуры, которые иногда пробегали под дождем, на милиционеров не походили.
И вот опять зазвонил телефон.
– Лешк! – почему-то встревоженно проговорил Дудкин. – Твоя тетка полотенце вывесила. Уже часа два как висит.
– А как же в милицию?.. Не заявила? – разочарованно спросил я.
– Не… Похоже, не заявила. А чего ей заявлять? Она знает, что ты живой и здоровый… Где-то поблизости прячешься. – Голос Антона снова зазвучал тревожно: – Лешка, слушай! Меня и Глашку уже родители допрашивали… «По лицам, говорят, видим, что вы в этом деле замешаны. Если, говорят, узнаем, что это так…» Лешка, одним словом, сам понимаешь: мы из-за тебя можем все пропасть. Ты, главное, свет не зажигай. Лешка, ну, пока! Я из автомата… Тут очередь… – Я уже собрался положить трубку, как из нее послышалось: – Лешка! Эй!
– Ну? – спросил я грустно.
– Лешка, Аглая велела тебе передать, чтобы ты этого не боялся… Ну, который у профессора на полке… Чего его бояться? Ну, кость и кость… Ты что, костей не видел? Лешка, пока! До завтра! Тут стучат…
Я остался в темноте и в тишине. Теперь я уже не мог не думать о «кости», как назвал эту штуку Дудкин. Я потоптался возле столика, потом снова сел в кресло и почти ощупью набрал номер нашей квартиры. Я не знал, о чем буду говорить. Мне просто хотелось услышать человеческий голос.
