Как весть о том… - [5]
Шрифт
Интервал
Но ночь зажглась, когда слепые руки
Постичь пытались, что же надо нам,
И сосны пели о реке разлуки,
И чёрный ветер крался по волнам.
Тебя из сна сюда переселю —
Мечтал не раз. Но глубже чуя бездну:
Скорей к тебе из этого исчезну —
Шептал поздней, а нынче лишь люблю.
Копаясь в недрах старого альбома,
Не узнаю себя. И мнится мне,
Что это ты с другим была в том сне,
А мне лишь только издали знакома.
Константин Кокорин «Счастье». Акварель, бумага, 20 х 30, 2014.
Мы осенние листья
Мы осенние листья, нас ветер сдувает в кюветы.
Милый друг, всё мне снишься ещё, но не ведаю где ты.
Вечер. Строки плывут нараспев. Узнаваемы лица,
И твоё, полудетское, в зале притихшем блазнится.
Видно, скоро за горло уже и меня схватит ветер,
Зашатаюсь, сжимая катрен свой, как петлю удав,
Незабвенный твой лик сохранив и земле не предав.
Будет даже не страшно проснуться забытым на свете.
Мы осенние листья – и это так мало и много:
Вот, ты снова поёшь и смеёшься, и длится дорога,
Горизонт сквозь листву молодую едва прозреваем,
Как предчувствие самого края. И что-то за краем…
«О, трутень шлакового улья…»
О, трутень шлакового улья,
Напичканного сонью браков,
Кто знает, осознать смогу ль я
Безумье снов твоих и знаков.
Изгнанник про́клятой эпохи,
Скиталец от дурдома к дому,
Дела твои не так уж плохи,
Ведь ты всё ближе мне другому —
Тому, чью смерть нельзя обрамить,
Приладить к месту торопливо,
В ком упоительная память
Дождём значений кропотлива.
«Не ради красного словца…»
Не ради красного словца
И не о жизни, но о слове,
Что бросил ветер в мощном лове,
Смущённо шепчут деревца.
Не вдохновенье, выдох вон:
По инстинктивности, по зову —
Не к слову «жить», а жить «по слову»
Подстрочник рощ переведён.
Слова, деревья ль – от корней.
И я, волнуем вместе с вами,
Шепчу шершавыми губами,
Что жизнь – как ветвь и суть – не в ней.
«Горьким дымом тянется дорога…»
Горьким дымом тянется дорога,
Чувств мерцанье ворошат ветра.
Позади осталось слишком много
Тёплых звёзд сердечного костра.
Странно ветка за спиною треснет.
Прежний мир потерян навсегда!
Загрустить бы журавлиной песней,
Но и это – как в реке вода:
Маху даст иль крюку – те же трюки,
А вернуться воля не дана.
По бокам две верные разлуки —
Справа отмель, слева крутизна.
Так вперёд. Дороги нет священней,
Если сердце чуткое иметь.
Бьются в такт две жилки сокращений —
Справа глупость жизни, слева смерть.
«Со свежего листа… Душисто веет снегом…»
Со свежего листа… Душисто веет снегом,
Декабрьский день цветёт нежнее миндаля.
Соприкоснулась вновь со слишком близким небом
Такая ж как оно, прохожая, земля.
Но зябко снег пушит, теряя санный волок,
Уж прорубь в облаках синеет через край.
И знаешь, если мрак и оголтелый холод
Я не переживу, – ты не переживай.
Не простирай тоски и горестней, и выше
Посеребрённых звёзд и выдохнутых роз.
Считай: в цветущий сад я ненароком вышел —
Намало и шутя. Надолго и всерьёз.
«Из поля зренья выпали поля…»
Из поля зренья выпали поля,
И перелески – из округи.
Метафорой становится земля,
Безмолвием – шептанья вьюги.
Засвечены миры, как времена,
И в небе я, во мне оно ли,
Но по полёту птица не видна,
И тяжесть – по снежинок роли.
Один лишь звук – отпевный, низовой —
Сухую ветку потревожит.
И белые крыла над головой
Забвенный день, как ангел, сложит.
«Снег. И веет холодом от окон….»
Снег. И веет холодом от окон.
Одиноко в мире одиноком,
Но едины лира и душа.
Можно быть провидцем и пророком,
Тишиной и нежностью дыша.
И пустынно. И совсем не пусто.
Постоянство снега – только чувство
Всех тропинок на своих местах.
Можно душу вывернуть до хруста,
Погружаясь в этот светлый прах.
Ничего в пространстве, кроме вьюги,
Чтоб молиться об ушедшем друге,
Может, самом близком на земле.
Он молчал о маленькой услуге —
О едином слове, о тепле.
«Причалы крыш и улиц берега…»
Причалы крыш и улиц берега.
Теченье духа медленно и глухо,
И в эту глушь, в её медвежье ухо,
Собора вдета рыжая серьга.
Ловлю губами – рыбий голосок
Провинции… Как слово провисает!
Вот наша жизнь: и губит, и спасает,
И дарит снег, что времени песок.
Столицы тень, но в тишине теней
Присутствует вещей перерастанье —
Так в снеге глубина, а не блистанье;
Так в лампе тусклость, что звезды видней.
«А век иной. Не кинется на плечи…»
А век иной. Не кинется на плечи,
Хоть многих в волки выведет кривая
Его пути. Гудят котлы и печи,
Людских сердец совсем не согревая.
Январские морозы крепче водки!
Уже в крови, по чуткости – звериной,
Вино растворено. И люди? волки?
Под вой метели воют над равниной.
Что чуется в колючей круговерти?
Грызня потомков, слова одичанье…
Убьёт не равный – не равны и в смерти,
А лишь в прощенье. И ещё – в молчанье.
«С утра шёл снег, и в четырёх стенах…»
С утра шёл снег, и в четырёх стенах
Лепился сумрак, подвизался страх,
Как окруженье жизни одинокой.
Но вот внезапно, свой среди своих,
Страх растворился, долгий снег утих —
Явилось поле ясности широкой.
Сияли ослепительно снега.
Так ищешь друга, а найдёшь врага.
Сливались близи, застилались дали.
Как застил свет, как мыслями играл
Иллюзии божественный кристалл,
Какой застой лучи его скрывали!
О, спящий куст, что видишь ты окрест:
Теченье дней иль перемену мест?
Приучен ждать, копить умеешь силы.
Ты можешь всё: корнями землю рыть