Как умирают русские солдаты - [2]

лъ впередъ, и глаза его блестли боле обыкновеннаго. Въ хвост роты шелъ Фелдшеръ съ своимъ кожаннымъ мшочкомъ, и несли носилки. Я понялъ выраженіе лица ротнаго командира.

Отрадно видть человка, смло смотрящаго въ глаза смерти; а здесь сотни людей всякій часъ, всякую минуту готовы нетолько принять ее безъ страха, но – что гораздо важне – безъ хвастовства, безъ желанія отуманиться, спокойно и просто идутъ ей навстрчу. <Хороша жизнь солдата!>

Когда рота была уже на полугор, рябой солдатъ съ загорлымъ лицомъ, блымъ затылкомъ и серьгой въ ух, запыхавшись подбжалъ къ кручи. Одной рукой онъ несъ ружье, другой придерживалъ суму.⁴ Поровнявшись съ нами, онъ спотыкнулся и упалъ. Въ толп раздался хохотъ.

– Смотрите, Антонычь! не къ добру падать, – сказалъ балагуръ солдатъ въ синихъ штанахъ.⁵

Солдатъ остановился; усталое, озабоченное лицо его вдругъ приняло выраженіе самой сильной досады и строгости.

– Кабы ты былъ не дуракъ, а то ты самый дуракъ, – сказалъ онъ съ презрніемъ: – что ни на есть глупъ, вотъ что, – и онъ пустился догонять роту.

Вечеръ былъ тихій и ясный, по ущельямъ, какъ всегда, ползли тучи, но небо было чисто, два черныхъ орла высоко разводили свои плавные круги. На противуположной сторон серебрянной ленты Аргуна отчетливо виднлась одинокая кирпичная башня – единственное владніе наше въ Большой Чечн. Въ нкоторомъ разстояніи отъ нея партія конныхъ Чеченцовъ⁶ гнала отбитыхъ лошадей вверхъ по крутому берегу и перестрливалась съ солдатами, бывшими въ башн.

Когда рота перебжала черезъ мостъ, Чеченцы были отъ нея уже гораздо дале ружейнаго выстрла, но, не смотря на то, между нашими показался дымокъ, другой, третій, и вдругъ бглый огонь по всему фронту роты. Звукъ этой трескотни выстрловъ секундъ черезъ 50, къ общей радости толпы зрителей, долетлъ до насъ.

– Вотъ она! Ишь пошли! Пошли, пошли-и! На утекъ, – послышались⁷ въ толп хохотъ и одобренія.

– Ежели-бы, то-есть, постепенно отрзать ихъ отъ горъ, не могли бы себ уходу имть, – сказалъ балагуръ въ синихъ штанахъ, обращавшій своимъ разговоромъ вниманіе всхъ зрителей.

Чеченцы, дйствительно, посл залпа поскакали шибче въ гору; только нсколько джигитовъ изъ удальства остались сзади и завязали перестрлку съ ротой. Особенно одинъ на бломъ кон въ черной черкеск джигитовалъ, казалось, шагахъ в 50-ти отъ нашихъ, такъ что досадно было глядть на него. Не смотря на безпрерывные выстрлы, онъ разъзжалъ шагомъ передъ ротой; и только изрдка около него показывался голубоватый дымокъ, долеталъ отрывчатый звукъ винтовочнаго выстрла. Сейчасъ посл выстрла онъ на нсколько скачковъ пускалъ свою лошадь и потомъ снова останавливался.

– Опять выпалилъ, подлецъ, – говорили около насъ.

– Вишь, сволочь, не боится. Такое слово знаетъ, – замчалъ говорунъ.

<– Задло, задло, братцы мои, – вдругъ послышались радостныя восклицанія: – ей Богу, задло однаго! Вотъ важно-то! Ай лихо! Хоть лошадей не отбили, да убили Чорта однаго. Что, дофарсился, братъ? – и т. д. Дйствительно> Между Чеченцами вдругъ стало замтно особенное движеніе, какъ будто они подбирали раненнаго, и впередъ ихъ побжала лошадь безъ сдока. Восторгъ толпы при этомъ вид дошелъ до послдних предловъ – смялись и хлопали въ ладоши. За послднимъ уступомъ Горцы совершенно скрылись изъ виду, и рота остановилась. —

– Ну-съ, спектакль конченъ, – сказалъ мн мой знакомый, – пойдемте чай пить. —

– Эхъ, братцы, нашего-то, кажись, однаго задли, – сказалъ въ это время старый фурштатъ, изъ подъ руки смотрвшій на возвращавшуюся роту: – несутъ кого-то.

Мы ршили подождать возвращенія роты.

Ротный командиръ халъ впереди, за нимъ шли псенники и играли одну изъ самыхъ веселыхъ, разлихихъ кавказскихъ псенъ. – На лицахъ солдата и офицера я замтилъ особенное выраженіе сознанія собственнаго достоинства и гордости.

– Нтъ ли папиросы, господа? – сказалъ N, подъзжая къ намъ: – страхъ курить хочется.

– Ну что? – спросили мы его.

– Да чортъ бы ихъ побралъ съ ихъ лошадьми <паршивыми>, – отвчалъ онъ, закуривая папиросу: – Бондарчука ранили.

– Какого Бондарчука?

– Шорника, знаете, котораго я къ вамъ присылалъ сдло обдлывать.

– А, знаю, блокурый.

– Какой славный солдатъ былъ. Вся рота имъ держалась.

– Разв тяжело раненъ?

– Вотъ-же, на вылетъ, – сказалъ онъ, указывая на животъ.

Въ это время за ротой показалась группа солдатъ, которые на носилкахъ несли раненнаго.

– Подержи-ка за конецъ, Филипычь, – сказалъ одинъ изъ нихъ: – пойду напьюсь.

Раненный тоже попросилъ воды. Носилки остановились. Изъ-за краевъ носилокъ виднлись только поднятыя колна и блдный лобъ изъ-подъ старенькой шапки.

Какія-то дв бабы, Богъ знаетъ отъ чего, вдругъ начали выть, и въ толп послышались неясные звуки сожалнія, которые вмст съ стонами раненнаго производили тяжелое, грустное впечатлніе.

– Вотъ она есть, жисть-то нашего брата, – сказалъ, пощелкивая языкомъ, краснорчивый солдатъ въ синихъ штанахъ.

Мы подошли взглянуть на раненнаго. Это былъ тотъ самый бловолосый солдатъ съ серьгой въ ух, который спотыкнулся, догоняя роту. Онъ, казалось, похуд