Как украсть короля? История Уоллис Симпсон - [63]

Эдуард сообщил им, что собирается жениться на Уоллис, не упомянув об отречении.

Для королевы-матери британская монархия сама по себе была сакральна, все связанное с ней – священно, и поэтому она считала, что ее следовало беречь как зеницу ока, всеми силами, даже если приходилось ради этого жертвовать счастьем ее собственных детей. Разумеется, к тому времени уже не только она, но и вся семья была в курсе происходящего. И именно Мария Текская повлияла на то, чтобы слушание дела о разводе Уоллис Симпсон было перенесено в Ипсвиче на три дня, – она старалась максимально оттянуть время, чтобы хоть кто-нибудь смог отговорить ее сына от нелепой затеи жениться на “этой”. Тогда королева уже успела обсудить вопрос возможности брака со многими представителями кабинета министров, премьер-министром и даже с архиепископом Кентерберийским Космо Гордоном Лэнгом (1864–1945)[105], который славился консервативными взглядами на вопросы брака, особенно – в отношении королевской семьи. В лице архиепископа даже сама Церковь выступила против этого союза. Единственным человеком, которого Мария проигнорировала при этих обсуждениях, был Эдуард.

Всю свою жизнь королева-мать была для своих шестерых[106] детей как неприступная крепость, она не баловала их любовью и вниманием. Почти все время дети были под присмотром строгих нянь и гувернанток, которые раз в неделю на несколько минут приводили их к родителям. Так и в 1936 году, когда ее старший сын Дэвид, король Англии Эдуард VIII, уже в зрелом возрасте очень нуждался в понимании и простой материнской любви, она отодвинула его, поскольку не умела и не желала обсуждать с ним какие-либо личные вопросы[107]. Возможно, именно поэтому, из-за испытанных в детстве комплексов и страхов, Эдуард всю жизнь делал выбор в пользу зрелых и замужних женщин, получая от них заботу и материнскую любовь, которых никогда не имел в семье.

17 ноября королева встретилась с Болдуином, а Эдуард – со своим братом герцогом Йоркским, чтобы поделиться намерениями передать ему корону. И каково было удивление Эдуарда, когда Альберт сообщил ему, что некоторые члены правительства, премьер-министр и даже личный секретарь короля Александр Хардинг уже обсуждали с ним вопрос об отречении Эдуарда: первый раз 10 октября, а затем 28 октября, на следующий день после слушания дела Уоллис в Ипсвиче. Эдуард был одновременно и в ярости, и в растерянности – все давно всё решили за него, несмотря на то, что он был главой этого государства.

В то время, когда Эдуард всеми силами пытался решить проблемы, Уоллис продолжала привычный образ жизни. Например, в день встречи Эдуарда с братом Уоллис была приглашена на званый ужин к Эмеральде Кунард, где провела приятный вечер в кругу старых друзей.

Несмотря на неприятности в личной жизни, монарху необходимо было продолжать исполнять свои общественные обязанности. 19 ноября 1936 года он отправился в Южный Уэльс, где должен был побывать в бедных шахтерских городках. Закрытие многих шахт в середине 1930-х годов привело к повальной безработице и бедности в этих районах. После нескольких часов, проведенных среди печальных и обреченных лиц обнищавших жителей Уэльса, Эдуард произнес знаменитую фразу, ставшую программной в его недолгом правлении: “Что-то должно быть сделано…”[108]

Монарх глубоко сочувствовал жителям Южного Уэльса, но еще больше он переживал из-за собственных неприятностей. И, возможно, именно эта фраза послужила очередным толчком для того, чтобы предпринять дополнительные действия в свою защиту.

Правительством данное высказывание было расценено как популистское и как косвенное вмешательство в политику, чего монарх, согласно Конституции, не имел права делать, так как это был не простой возглас сожаления и сочувствия, а прямой призыв к действию. Разумеется, правительство провело срочное исследование экономического состояния этого региона, выделило средства из государственного бюджета и направило их на улучшение жизни в Южном Уэльсе. Эти действия давно необходимо было предпринять, и все понимали, что сильно опоздали с решением вопроса. Тем не менее министры не упустили случая, чтобы обрушить на бедного короля новую порцию критики и раздражения.

С другой стороны, сам Эдуард остался под столь сильным впечатлением от поездки на шахты, что решил во что бы то ни стало удержаться на троне. Впервые за долгое время он вновь почувствовал близкую связь с народом и любовь подданных к себе, возродив в своем сердце угасшее желание быть королем.

В тот же день Эдуард встретился со своим братом Георгом, герцогом Кентским, единственным членом семьи, с которым у него были по-настоящему близкие и дружеские отношения. Он хотел лично сказать брату о намерении жениться на Уоллис. Впрочем, тот уже давно знал об этом.

– И как она будет называть себя при этом? – Георг вскинул брови от удивления.

– Называть себя? А как ты думаешь?! Разумеется, королевой Англии, – ответил возмущенный Эдуард.

– То есть… она будет королевой?

– Да, и императрицей Индии, и там весь остальной причитающийся ей мешок сладостей[109].

Тем временем Уоллис старалась сохранить свой беззаботный образ жизни любыми путями – встречаясь с друзьями и появляясь на самых модных мероприятиях высшего общества. При этом как бы произвольно с ее уст все чаще слетали шутки и оговорки, недвусмысленно выдающие ее отношения с королем и ее планы стать королевой. Например, на очередном приеме у Кунард, на котором присутствовали европейские королевские особы, зашел разговор о тиарах. Уоллис, ко всеобщему изумлению, ляпнула, что она-то точно не будет заставлять себя носить тиару. Или другой эпизод. Один из гостей Эмеральды спросил, не хочет ли Уоллис присмотреть домик на побережье французской Ривьеры для весны следующего года; американка проигнорировала его вопрос самым бесцеремонным образом. Это было расценено присутствующими как уверенность Уоллис в том, что она точно в означенное время уже будет жить в Букингемском дворце, не нуждаясь ни в каких домиках на море.