Как сторителлинг сделал нас людьми - [51]

Шрифт
Интервал

Наше время – не пора смерти поэзии, а просто время ее перерождения в виде песен. Сегодня люди носят тысячи своих любимых стихов в виде композиций, записанных на крошечные белые прямоугольнички, и знают их наизусть.


Рис. 50. В 2010 году издательство Йельского университета выпустило девятисотстраничную коллекцию текстов рэп-песен под названием «Антология рэпа» (The Anthology of Rap). В книге «Сборник рифм: поэтика хип-хопа» (Book of Rhymes: The Poetics of Hip Hop) профессор Адам Брэдли называет рэп «самым распространенным видом поэзии в истории», добавляя, что лучшие исполнители – например, Jay-Z (на илл.) – заслуживают такого же отношения, как и самые знаменитые американские поэты[326]


Моя дочь Абигаль танцует в гостиной, держа в руке деревянную ложку и подпевая новым записям Тейлор Свифт. Когда песня доходит до незнакомого отрывка, Эбби замирает, наклоняется к колонке и сосредоточивается на словах истории о современных Ромео и Джульетте. Ее младшая сестра в платье принцессы и с короной на голове неутомимо прыгает рядом, напевая что-то в свою ложку и делая вид, что она тоже знает текст.

Мои девочки живут здесь и сейчас, но происходящее в моей гостиной уходит корнями далеко в прошлое. Они наслаждаются ритмом, мелодией и словами потому, что они представители человеческого рода.

Существует два противоположных страха: будто что-то или умрет, или станет чрезмерно известным. Ярким примером могут служить видеоигры. Представляют ли они отход от классической формы истории или просто являются стадией ее развития? Игры сильно изменились по сравнению с теми аркадами, в которые я играл в детстве; на сегодняшний день игровой процесс большинства из них закручивается вокруг какого-либо сюжета. Игрок контролирует виртуального персонажа, который передвигается по цифровой Нетландии. Загляните в журнал Gamer, и вы узнаете, что в большинстве игр – за исключением, пожалуй, симуляторов спортивных соревнований – существует и сюжетная структура, и «поэтическая» справедливость. Поскольку основными покупателями игр остаются молодые парни, организмы которых переполнены тестостероном, многие игровые сюжеты связаны с тем или иным типом насилия. Это вовсе не значит, что игроки не попадают внутрь истории; напротив, игра погружает их в воображаемый мир, в котором они и становятся теми самыми крутыми героями из фильмов.

Сюжет среднестатистической видеоигры, как и среднестатистического фильма, довольно прост: «парень, пушка, девушка» – однако нас ждет кое-что еще. Как в своей книге «Дополнительные жизни» (Extra Lives: Why Video Games Matter) замечает писатель и литературный критик Том Бисселл, мы живем во время возникновения новой формы повествования[327], в которой все еще довольно много условностей. Создатели стараются дать играм все преимущества музыкального, визуального и сюжетного сопровождения. Например, Дэвид Кейдж, сценарист и режиссер[328] игры Heavy Rain для приставки Sony PlayStation, вдохновлялся не виданным прежде стилем фильма 1941 года «Гражданин Кейн». Heavy Rain задумывалась не просто как видеоигра, а как «интерактивный фильм», в котором игроку предстоит играть за нескольких персонажей, пытающихся спасти маленького мальчика от серийного убийцы по прозвищу «Мастер Оригами». На протяжении игры игрок «вселяется» в различных героев (в том числе и самого Мастера Оригами) и принимает решения, определяющие концовку.

Правдивая ложь

Способ, которым мы воспринимаем истории, показанные по телевизору, изменяется, но телевидение остается отраслью, ориентированной на сторителлинг. Расцвет реалити-шоу и постепенное исчезновение программ, поставленных по сценариям, сегодня воспринимается как признак гибели искусства (если не всей нашей цивилизации). Несмотря на это, безвкусные шоу существуют наряду с прекрасными сериалами – например, «Прослушкой», «Безумцами», «Во все тяжкие» или «Кланом Сопрано» – и навряд ли могут сравниться с ними. Продюсеры реалити-шоу запирают незнакомцев в домах или оставляют на безлюдных островах и подстрекают их к конфликтам. Разумеется, до той или иной степени герои играют свою роль; они знают, что находятся под наблюдением камер и должны изображать пьяницу, невинную девушку или секс-бомбу.

Работающие с целой командой редакторов[329] сценаристы (да-да, сценаристы!) превращают только что отснятые кадры в классические сюжеты. «Операция “Красота”», «Натурал глазами гея», «Семейка Осборнов», «Настоящие домохозяйки Нью-Джерси», «Китовые войны» и «Джон, Кейт и восемь детей» – эти и многие другие сериалы строго следуют основным законам повествования.

Шоу Spike TV «Величайший боец» показывает, как несколько молодых мужчин приезжают в большой, роскошно обставленный дом, где могут пить что угодно и сколько угодно, однако не должны смотреть телевизор, читать, использовать телефоны или видеться со своими женами или подружками. Штука в том, чтобы заставить их чувствовать напряжение и спорить друг с другом. В конце шоу должен остаться только один участник; он определяется следующим способом – все заходят в восьмиугольную стальную клетку и избивают друг друга. Здесь не уходят по результатам голосования; мужчины просто вышвыривают друг друга из клетки.


Рекомендуем почитать
История животных

В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого.


Бессилие добра и другие парадоксы этики

Опубликовано в журнале: «Звезда» 2017, №11 Михаил Эпштейн  Эти размышления не претендуют на какую-либо научную строгость. Они субъективны, как и сама мораль, которая есть область не только личного долженствования, но и возмущенной совести. Эти заметки и продиктованы вопрошанием и недоумением по поводу таких казусов, когда морально ясные критерии добра и зла оказываются размытыми или даже перевернутыми.


Диалектический материализм

Книга содержит три тома: «I — Материализм и диалектический метод», «II — Исторический материализм» и «III — Теория познания».Даёт неплохой базовый курс марксистской философии. Особенно интересена тем, что написана для иностранного, т. е. живущего в капиталистическом обществе читателя — тем самым является незаменимым на сегодняшний день пособием и для российского читателя.Источник книги находится по адресу https://priboy.online/dists/58b3315d4df2bf2eab5030f3Книга ёфицирована. О найденных ошибках, опечатках и прочие замечания сообщайте на [email protected].


Самопознание эстетики

Эстетика в кризисе. И потому особо нуждается в самопознании. В чем специфика эстетики как науки? В чем причина ее современного кризиса? Какова его предыстория? И какой возможен выход из него? На эти вопросы и пытается ответить данная работа доктора философских наук, профессора И.В.Малышева, ориентированная на специалистов: эстетиков, философов, культурологов.


Иррациональный парадокс Просвещения. Англосаксонский цугцванг

Данное издание стало результатом применения новейшей методологии, разработанной представителями санкт-петербургской школы философии культуры. В монографии анализируются наиболее существенные последствия эпохи Просвещения. Авторы раскрывают механизмы включения в код глобализации прагматических установок, губительных для развития культуры. Отдельное внимание уделяется роли США и Запада в целом в процессах модернизации. Критический взгляд на нынешнее состояние основных социальных институтов современного мира указывает на неизбежность кардинальных трансформаций неустойчивого миропорядка.


Онтология трансгрессии. Г. В. Ф. Гегель и Ф. Ницше у истоков новой философской парадигмы (из истории метафизических учений)

Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.