Как сторителлинг сделал нас людьми - [16]
Конечно, я преувеличиваю, но основная идея понятна: если фантазии являются бегством от реальности, то это довольно странный способ бегства. Выдуманные миры – это вовсе не мирные убежища: временно освобождая нас от проблем, они заманивают нас в собственные ловушки, заставляя переживать все новые стрессовые эпизоды.
Этот парадокс был впервые упомянут в «Поэтике» Аристотеля. Выдумка привлекает нас, поскольку дарит нам удовольствие, но, по сути, прибавляет к нему множество неприятностей: смерть, безысходность и тревогу. Знаете, какие книги лучше всего продаются? О жестоких расправах, убийствах и изнасилованиях. То же самое происходит и на телевидении, и в классической литературе: Эдип выкалывает себе глаза, Медея перерезает горло собственным детям, а сцена шекспировского театра завалена окровавленными трупами. Все это довольно тяжко.
В основе менее трагических историй лежит не меньше проблем, и читатель находится в постоянном напряжении: смогут ли Ллойд и Гарри из «Тупого и еще тупее» завоевать сердца своих возлюбленных? Будут ли вместе Сэм и Диана из «Веселой компании» или Джим и Пэм из «Офиса»? Выберет ли Белла оборотня или вампира? Охмурит ли «серая мышка» библиотекарша из нового любовного романа издательства Harlequin сексуального рейнджера? Проще говоря, в любом жанре история не получится, пока в сюжете не появится какая-нибудь изюминка.
Идеальные истории, которые удовлетворяли бы все наши желания, совсем не интересны; однако что насчет историй, которые правдиво изображают жизнь как она есть? Вот, например, портрет бухгалтера, который пытается закончить важную, но чрезвычайно скучную работу:
Мужчина средних лет сел за стол и безразлично уставился на клавиатуру. Он почесался – как можно более незаметно, хотя больше в комнате никого не было, – откинул голову и обвел комнату мутным взглядом. Навести порядок? Съесть что-нибудь? Он начал крутиться на кресле: один оборот, второй. На третьем он заметил свое отражение в окне и начал гримасничать. После этого покачал головой, сделал большой глоток холодного кисловатого кофе и повернулся к компьютеру. Он нажал пару клавиш и положил руку на мышь. «Может быть, стоит еще раз проверить почту?»
Теперь представьте, что этот абзац не предваряет какой-нибудь неожиданный поворот (например, внезапно в окне отражается странная женщина – очень толстая и почему-то голая; она стоит позади бухгалтера, потрясая ножом, или просто показывает ему средний палец), а является лишь частью книги из пятнадцати мучительных глав, в которых ничего не происходит.
Писатели экспериментировали и таким образом. Существует так называемая гиперреалистичная проза, избавленная от привычных сюжетных ухищрений и максимально честно описывающая течение жизни. В попытке достигнуть максимальной энергичности текста Элмор Леонард, мастер криминального жанра, безжалостно удалял из своих книг все, что замедляло и утяжеляло повествование, – в гиперреализме, напротив, подобное никогда не опускается.
Персонаж «Новой улицы литературной богемы» (New Grub Street) изображенного здесь Джорджа Гиссинга[77], Гарольд Биффен, пишет роман под названием «Мистер Бэйли, торговец»[78], где описывает жизнь обычного бакалейщика. Произведение Биффена «невыразимо утомительно», поскольку исключительно монотонно и не упоминает никаких кризисов или перемен; его можно назвать произведением искусства, но поистине тяжело прочесть. Биффен разочарован в любви и творчестве и заканчивает жизнь самоубийством.
Обращение к гиперреализму интересно в качестве эксперимента, но результатом становятся книги, нарушающие основные законы повествования – именно по этой причине они не находят своего читателя; такой текст так же скучен, как и написанный с целью максимально угодить читателю. Задача гиперреализма – показать, что такое хорошая художественная проза, посредством доказательства от противного.
Рис. 11. Джордж Гиссинг
Выдуманные истории – от детских сказок и народных преданий до современной драмы – строятся вокруг проблемы. Как уже было сказано, первым это заметил Аристотель, и теперь на этом основывается все преподавание литературы и практически каждое руководство для начинающих писателей. На этом настаивает и Джанет Берроуэй в своей книге «Как писать художественную литературу» (Writing Fiction): «Конфликт составляет основу художественного сюжета. Мы привыкли обозначать этим словом нечто негативное, однако произведение нуждается в ключевом элементе, который может иметь практически любой оттенок. Читателю интересен только конфликт»[79]. Как выразился другой теоретик писательского мастерства Чарльз Бэкстер, «даже в аду любят истории»[80].
Эта мысль так проста, что уже стала клише, однако в то же время она напоминает нам кое о чем необычном. Вот что я имею в виду. Под разнообразием внешнего декора всех историй, которые сочиняет или когда-либо сочиняло человечество, лежит одна и та же структура. Представьте себе, что это скелет, о котором мы редко думаем, обращая внимание на яркую одежду. Скелет в какой-то мере подвижен, но его гибкость все же ограниченна, поэтому основные схемы повествования так или иначе повторяются.
