Как стать леди - [21]

Дружелюбие верных матери и дочери Купп и скромный ярко-красный уют ее комнатки – вот и весь дом, который знала Эмили Фокс-Ситон. Когда ее охватывала грусть, когда она уставала от бесконечных поручений и мелких неприятностей, она поднималась в свою комнатку, к маленькому камину, в котором пел маленький пузатый черный чайник, к поджидавшему ее чайному сервизу за два фунта одиннадцать пенсов. Не привыкшая задумываться о будущем, она никогда даже не рассматривала ужасную возможность того, что ее могут лишить этого убежища. Ей в голову не приходила мысль, что на земле у нее вообще больше никакого убежища не существует.

Она шагала по вересковой пустоши, среди роскошного полуденного жужжания пчел, и вдруг до нее дошел весь смысл произошедшего. Глаза ее наполнились слезами, слезы покатились по щекам, они капали на льняную блузу, оставляя на ней свои следы.

– Мне надо найти другую комнату, – сказала она самой себе, – и это будет так странно – жить рядом с незнакомыми людьми. Миссис Купп и Джейн… – тут ей пришлось воспользоваться носовым платочком. – Боюсь, мне не удастся найти ничего пристойного за десять шиллингов в неделю. Это было так дешево – и так замечательно…

К ней вернулась вся ее утренняя усталость. Ноги разболелись, ступни буквально горели, солнце пекло нещадно. Туман перед глазами мешал ей видеть тропу, и она пару раз споткнулась.

– Похоже, здесь гораздо больше, чем четыре мили, – сказала она себе. – А предстоит еще и обратный путь. Как же я устала! Но надо идти, я должна.

Глава 6

Вояж к руинам удался на славу. Он длился ровно столько, чтобы воодушевить гостей, но не утомить их. Путешественники вернулись к ленчу с отменным аппетитом. Леди Агата и мисс Кора Брук приятно разрумянились. Маркиз Уолдерхерст был чрезвычайно мил с обеими. Он подавал им руку, помогая пробираться среди развалин, поднялся с ними по крутой лестнице на одну из башен и оттуда показывал им и рвы, и турели, а поскольку хорошо знал историю этого замка, то мог указать, где когда-то находились часовня, банкетный зал, двор и службы, а также рассказывал им всякие ужасные истории о томившихся в здешних застенках узниках.

– Он оказывал нам всякие любезности, – рассказывала мисс Кора Брук своей матери. – А вчера был крайне любезен даже с этой бедняжкой Эмили Фокс-Ситон. Очень достойный мужчина.

За ленчем звучало много смеха и шуток. Мисс Кора Брук блистала остротами. И хотя она была более разговорчива, чем леди Агата, сравниться с нею красотой она все-таки не могла.

На этот раз письмо с Керзон-стрит не довело ее до слез. Она вздрогнула, когда по возвращению с экскурсии ей вручили послание, и нетвердой походкой отправилась с ним к себе в комнату. Но к ленчу она спустилась походкой легкой, как у нимфы, с безмятежным личиком. Она охотно радовалась каждой шутке, глаза ее сияли, и вся она дышала какой-то детской свежестью.

Она как раз смеялась над очередной остротой мисс Брук, как вдруг лорд Уолдерхерст, сидевший подлее нее, оглядел стол и спросил:

– А где мисс Фокс-Ситон?

Следует отметить, что к этому моменту никто и не заметил ее отсутствия. Ответила леди Мария:

– Ах, мне почти неловко об этом рассказывать, но, как я уже не раз говорила, Эмили Фокс-Ситон стала просто основой моего существования. Я без нее ни минуты прожить не могу! Она пошла в Монделл. Убедиться, что мы на ужин не останемся без рыбы.

– Она пошла в Монделл пешком? – спросил лорд Уолдерхерст. – После вчерашнего?

– Но все экипажи были заняты! – ответила леди Мария. – Это, конечно, ужасно, но она любит прогулки и заверила меня, что вовсе не так уж устала. Нет, что ни говорите, но за спасение званого ужина и за то, что мы не останемся без рыбы, она заслуживает медали!

Маркиз Уолдерхерст достал монокль и уверенным движением вставил его в глаз.

– Дело не только в том, что до Монделла целых четыре мили, – заметил он, глядя в стол, а не на леди Марию. – От Монделла сюда еще четыре мили.

– Это чистое совпадение! – ответила леди Мария.

Смех и шутки продолжались, однако лорд Уолдерхерст, по причине, известной только ему самому, утратил аппетит. Несколько секунд он сидел, глядя в скатерть, затем отодвинул едва начатую котлету и встал из-за стола.

– Извините меня, Мария, – сказал он и без дальнейших объяснений вышел из комнаты. Он отправился на конюшню.

Рыба в Монделле оказалась замечательная – свежая, такая, как надо, и Бэтч согласился ее доставить. Будь она в обычном своем состоянии, Эмили бы с легкостью и с ощущением триумфа преодолела бы четыре мили до Моллоуи, подбадривая себя в пути предвкушением той радости, которую доставит леди Марии.

Но письмо от миссис Купп свинцовым грузом лежало у нее в кармане. Оно заставило ее предаться размышлениям настолько горестным, что она не замечала ни цветущего вереска, ни пчел, ни по-летнему яркого неба. Она чувствовала себя куда более усталой, чем после долгого блуждания по Лондону. По правде говоря, она еще никогда не ощущала такой гнетущей усталости. Каждый шаг, казалось, уводил ее все дальше от нескольких скромных квадратных ярдов под крышей миссис Купп, которые она считала своим домом. Домом для нее была даже не эта комнатка на третьем этаже – домом были сами мать и дочь Купп, которые считали ее кем-то вроде члена семьи, которые помогали ей и делали это с любовью.